Дорога к людям

Кварталы Шмитовского проезда называли гордо — Новые дома. Теперь-то они составляют, по правде говоря, одну стотысячную часть новых домов, новых кварталов, новых районов строительства, самого обширного и энергичного во всем мире. До войны же сюда, в Шмитовский проезд, названный именем молодого революционера 1905 года, многие приезжали поглазеть на новые дома. Новые дома для ткачих, мастеров, инженеров, механиков. Новые дома... Теперь в соседстве с нынешними зданиями-башнями они кажутся приземистыми, тесными, стародавними...

Я не молод, многое пришлось повидать, и знаю: народ наш выражает свою волю не только в дни выборов.

В сущности, народ сделал свой выбор еще в ту ночь 25 октября 1917 года, когда за власть Советов проголосовала своим выстрелом «Аврора».

Мы голосовали за свою Советскую власть, за партию, за Ленина, за свое будущее еще в пору гражданской войны, разрухи, лишений, голода, когда даже Ильич, ни при каких обстоятельствах не терявший присутствия духа, не склонный к драматическим восклицаниям, одну из своих телеграмм о немедленной, сверх срочной помощи голодающим рабочим закончил словами «ради бога».

Ради бога!.. Давнее обиходное выражение, означающее крайнюю, предельную настоятельность просьбы. Вот как было тяжело. Но и тогда рабочие и крестьяне на фронтах и в тылу невиданным, фантастическим подвигом проголосовали за свою власть, отстояли ее в жестоких сражениях и в смертной схватке с голодом и разрухой...

Сегодня нет у меня никаких особенных дел. Иду беззаботно, не спеша, и, так как лет мне уже немало, начинаю вспоминать всякую всячину, то, что случилось в далеком уже прошлом, затерялось в памяти и всплывает порой по совершенно непонятным причинам. Я дойду до того места, где мне вручат избирательный бюллетень. Маленький, легкий листок бумаги. Я взвешу его на ладони и попытаюсь ощутить, понять, что же он олицетворяет собой в моих мыслях, чувствах, воспоминаниях.

Я взвешу маленький листок на ладони и, наверное, вспомню далекий 1920 год, Архангельск на Северной Двине, морозный февраль, то утро, когда мы с соседскими мальчишками выбежали на улицу и увидели, что там больше не маячат фигуры английских солдат-интервентов и на реке уже не видны английские мониторы, сгинул английский миноносец «Аттентив», что значит «Внимательный». И еще — заботливый. Заботливый? Ну и ну, англичане и впрямь не лишены чувства юмора!

Сгинули оккупанты. Самодовольные, сытые, щеголеватые, вечно жевавшие шоколад и резиновую жвачку, воевавшие с комфортом, «со всеми удобствами».

Уж мы-то, мальчишки, это знали. Проскальзывая чудом в кантины, армейские магазины «союзников», мы завороженно, хоть и без всякой надежды, пялили глаза на консервные банки с вареньем, джемом, яйцами в порошке, мясом, пивом, какао с молоком, сладким кофе и бог его знает с чем еще, — у нас животы бурчали от привычного недоедания. Поразительно: нас это не очень-то огорчало. Теперь я могу понять эту странность. Дистанция между жителями Архангельска и пришельцами с моря в отношении рациона, снабжения, питания была так фантастически велика, что «союзники» со всеми их невиданными яствами и блистательной экипировкой представлялись нам кем-то вроде марсиан.

Мы, мальчишки и девчонки, сгорали от любопытства и удивления. Боже мой, какие френчи с огромными карманами, набитыми всякой всячиной! Какие галифе с широкими напусками, раструбами, сшитые, кстати, весьма добротно. Какие нарядные, блестящие краги у офицеров! Но еще больше нам нравились тяжелые, сверхпрочные солдатские ботинки с подошвой толстой, как плитки английского шоколада, с металлическими шипами, с подковками на каблуках, — их, наверное, никогда не сносить!

И уж окончательно поражали нас такие излишества «марсианской» экипировки, как, например, выдававшееся каждому солдату специальное приспособление, такая пластинка с прорезями, собиравшая вместе и закреплявшая «золотые» пуговицы френча или куртки на предмет чистки и наведения на пуговицы сверхъестественного блеска. Уйма таких пустяков, вызывавших у нас под конец не любопытство, не зависть, а откровенно ироническое отношение: с такой амуницией так плохо воевать?! Но вот одна вещь... Признаюсь, у меня до сих пор сохранилось желание иметь что-нибудь подобное. А тогда! О, тогда мы даже во сне видели, как один какой-нибудь разиня-кома́н (почему-то пришельцев-англичан мы называли презрительно кома́нами. «Come in!» — «Подойди!») потеряет такую вещицу, а мы тут же ее подберем. Что же это такое? Это большой нож с черной гофрированной рукояткой, с толстым шилом-штыком для пробивания дырки в железной коробке с какао или пивом, с приспособлениями для вскрывания консервов и т. д. и т. п.

Собственно говоря, нам-то, тогдашним мальчишкам, в этом сказочном универсальном ноже мог пригодиться только самый нож. Остальное же — на что оно нам? Для нас и пшено было лакомством, а пшенную кашу, как известно, в жестяные банки не запечатывают. Консервов же ни мы, ни наши папы и мамы, как говорится, даже не нюхали.