Дорога к людям

СЛЕСАРЬ АНТОНОВ

Я много слышал об этом человеке, Сергее Антонове, но никогда не встречался с ним. Но вот года три назад позвонил ему на электромеханический завод имени Владимира Ильича, договорился о встрече.

То был один из первых по-настоящему весенних дней в Москве. Запоздалая весна сразу горячо и весело ударила теплом. Небо стало чистеньким, будто его простирали хорошенько и сполоснули в подсиненной чистой водичке. Словом, на душе все было легко и славно, как бывает в начале весны, в предчувствии летних радостей и странствий.

Ехать пришлось далеко, в малознакомый мне район — в Новые Черемушки, в один из кварталов, еще не имеющих названия, различаемых пока лишь по номерам. Так много жилищ строят теперь в Москве, что, видимо, Моссовет не успевает давать названия новым улицам.

Но вот и тот нужный мне квартал, где живет Сергей Анатольевич Антонов.

В парткоме завода мне накануне сообщили: слесарь Сергей Антонов принадлежит к потомственной рабочей семье, члены которой в общей сложности работают в московской промышленности, в частности на заводе Имени Владимира Ильича, в течение примерно ста пятидесяти лет. Представитель среднего поколения Антоновых, Сергей Анатольевич — участник XXII съезда ленинской партии, человек бывалый, известный даже в такой далекой от Москвы стране, как народно-демократическая Корея, где он побывал в гостях год назад. Зная все это, я, естественно, готовился к беседе весьма серьезной, весьма «индустриальной».

Все вышло иначе. В столовой Антоновых была распахнута дверь на балкон, а оттуда из бившего в комнату столба солнечного света неслась к нам виртуозная соловьиная песня. «Нет, это не соловей, — поправил меня хозяин. — Это кенарь». Тут Сергей Анатольевич принялся рассказывать всякие истории про певчих птиц, про то, что кенари отлично умеют подражать соловьям, что каждый из тысяч и миллионов кенарей имеет свой особый напев, а старые кенари весьма «планово» обучают своему искусству пернатую молодежь.

— Прежнего нашего кенаря мы звали Мишкой, — сказал хозяин. — Старый был певун и скончался по старости, земля ему пухом! То ли мы у кенарей научились, то ли кенари у нас, но вся наша антоновская семья — музыкальная. Каждый хоть на чем-нибудь да играет. Я на мандолине. Евгения Михайловна, супруга моя, — на гитаре. Дочь Валя — на аккордеоне. Как начнем музицировать, тут и песик наш Марсик начинает подлаивать, и кенарь вступает в концерт.

Из соседней комнаты вышла жена хозяина, Евгения Михайловна, собрала кое-что поужинать, поставила и коньячные рюмочки, миниатюрные.

— Мы хоть и не увлекаемся этим зельем, но ведь время субботнее, — заметил хозяин, и тут пошел у нас разговор не про металл и не про инструменты. Случайно мы с хозяином признались друг другу, что один из любимейших наших писателей — Антон Павлович Чехов.

— Бесподобная вещь у него «Степь», — заметил Сергей Анатольевич. Договорились мы и до Федора Достоевского, и до Вересаева, и до Марка Твена, и до Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Мне приходилось встречаться с Евгением Петровым и в мирные дни, и на фронте, и хозяин с интересом стал допытывать меня о приемах совместной работы писателей.

Потом хозяин принес мандолину. Он сыграл нам о том светловском парне, что «пел, озирая родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Я вспомнил о «Землянке» Алексея Суркова, но хозяин забыл мелодию, после долгих поисков все же нашел ее в нотах и сыграл эту славную фронтовую песню. Потом мандолина была отложена в сторону, продолжался разговор, несколько беспорядочный, как это бывает при первой встрече не знакомых прежде людей. Не помню уж, по какому поводу, но весьма уместно Сергей Антонов вдруг процитировал на память стихи. Я запомнил их начало: «Когда толпа надежд растерянно рыдает и дьявол прошлого на раны сыплет соль...»

— Чьи это стихи? — спросил я, растроганный.

— Байрона, — ответил хозяин. — Джорджа Гордона Байрона.

Пришла дочь хозяина Татьяна, миловидная и не без кокетства одетая девушка. Волосы у нее светлые-светлые...

— Она у нас настоящая блондинка, — подмигнув дочери, сказал Сергей Анатольевич.

Татьяна весело кивнула головой. И тут я узнал, что Татьяна Антонова, окончив десятилетку, поступила комплектатором на отцовский завод; начала толково осваивать профессию, а вскоре ее избрали вторым секретарем заводского комитета ВЛКСМ.

Познакомившись с представительницей третьего поколения Антоновых, я поневоле заинтересовался историей этой семьи, ее влечениями и традициями.

И когда мне стали об этом рассказывать, отзываясь на мою любознательность, то в самом тоне рассказа я узнал чувство, которое можно определить лишь одним словом — гордость. Гордость за свой рабочий род! Гордость хозяйки и Татьяны за то, что глава семьи — рабочий и отец его тоже был рабочим, простоял у станков московских заводов шестьдесят семь долгих лет. Двадцать пять лет из них — на заводе имени Владимира Ильича.