Дорога к людям

Как же он заразился? Может быть, в тот день, когда заменял на вскрытии патологоанатома и не заметил царапины на правой руке? Прямым путем болезнь не передается. Чумаков вспоминал своих товарищей по отряду: доктора Левкович, энтомологов Гуцевич, Скрынник, Грачева, доктора Рыжова, славных девушек Галину Зорину и Надю Васильеву, патологоанатома Кестнера. Он им завидовал, страшно завидовал. Они работают, они могут работать!

Два месяца пролежал Чумаков в чужом городе, потом его перевезли в Москву, дважды отправляли в институт имени Сеченова в Севастополе, где ему очень помогли. Паралич левой руки постепенно излечивался. Но правая рука висела как перебитая.

Молодой человек решил переупрямить природу. Постепенно он убедил себя, а затем и окружающих, что работать будет несмотря ни на что. В конце концов, все в мире подчинено воле человека.

Горестные мысли, отчаяние Михаил убил в себе раз и навсегда. Он перестал думать о себе, о своей болезни, о парализованной правой руке.

Довольно. С этим покончено.

Он вернулся к мыслям о любимой науке, запросил на дом специальную литературу по вирусам, снова проверил результаты своих работ там, в отряде, и остался доволен. Да, он и его товарищи на верном пути.

И настал день, когда научный сотрудник Михаил Петрович Чумаков появился в лаборатории Всесоюзного института экспериментальной медицины. Он привыкает работать левой рукой, учит молодых лаборантов, воспитывает помощников, продолжает изучать возбудителя той самой болезни, которая сыграла с ним такую скверную шутку: энцефалит!

В тонкой, требующей большого искусства работе по культивированию вируса на ткани Чумаков в короткий срок добился несомненных успехов. Эта работа в Союзе только начинается. И ведет ее талантливый, упорный в борьбе со всеми препятствиями человек, который не согнулся, выстоял, оказался победителем в час испытания.

И может быть, этот ученый даже сам не подозревает, что такие люди, как он, являются лучшими учениками страны, воспитывающей в нас прекраснейшее из человеческих чувств — мужество.

Давно это было... Сорок лет назад! Позади у Михаила Петровича — изданные работы, открытия, труды, труды, труды. Молодой тогда еще исследователь, путешественник, искатель превозмог своими собственными открытиями и препаратами тяжелый свой недуг. Для работы, для жизни тех, кто стал жертвой того же возбудителя болезни, Чумаков, не прекращавший труда, как Генрих Гейне когда-то, и в рекомендованном ему обязательнейшем постельном режиме, — на посту! Директор научно-исследовательского института в той же отрасли науки, которой посвятил себя с юности.

Академик.

1937—1976

МИХАИЛ СВЕТЛОВ

Не могу представить себе писательскую среду, наш клуб на улице Герцена, молодых поэтов и признанных мэтров без Михаила Аркадьевича Светлова. Если где-то в углу тамошнего кафе слышался смех, оглянитесь, и вы увидите Светлова с его непроницаемо серьезным лицом и едва заметным ироническим блеском глаз. Свои остроты внешне никогда не смешили его. Улыбка же чаще всего — грустноватая, хотя повода для печали, казалось, не существовало. Смотришь на него и вспоминаешь:

С этой старой знакомой —
С неутомимой бессонницей —
Я встречаюсь опять,
Как встречался с буденновской конницей...

Михаил Светлов — поэт контрастов. Великое часто соседствует у него с курьезным, с сарказмом, с иронией, обращенной на себя. И все рук не хватает ему «обнять мне мое человечество!».

Безмолвная бессонница — и буря буденновской конницы, разве это не поразительный и реальный по смыслу контраст? Худощавый, в последние годы до предела худой, с виду не слишком сильный физически, Михаил все же способен был мысленно мчаться в урагане кавалерийских атак и обнять руками все человечество. Я не ошибся, соединяя в одной из предыдущих фраз прошлое с настоящим. И сегодня в том же кафе вижу Светлова, хотя он навсегда ушел от нас. Стихи его, он сам, его остроты, внешность, лицо, складки в углах рта, вызванные и улыбкой, и печалью, сильнее времени.

С каких времен мы с ним знакомы? Бог весть! Думается, с первых лет моей сознательной жизни, хотя в отрочестве, пережив интервенцию в Архангельске, я не мог читать Светлова, да и в шестнадцать его тогдашних лет вряд ли мог юноша печататься, выступать в «большой» литературе. А вот, что делать, — впечатление такое, словно не расставался я с поэтом с двадцатых годов!

Любовь — не обручальное кольцо.
Любовь...

Что же такое любовь?

Любовь — это удар в лицо
Любой несправедливости!

Вот как отвечает нам Светлов!

Я убеждаю всех без всякой меры,
Что чувства наши — не пенсионеры,
Они со мной — солдатами в строю...