Дорога к людям

Поэзия Светлова — непрестанное сражение против прекраснодушия, дурной сентиментальности, декламационности, ложного пафоса, напыщенности, избытка серьезности там, где уместна скорее ирония.

Знаменитая Лайка, путешествовавшая в космос на одном из первых малых воздушных кораблей.

Летит собачка по вселенной,
Хозяин на земле живет.
Совсем простой, обыкновенной
Она отправилась в полет.

Пред ней созвездья запестрели,

Галактика — ее семья...
Она летит с научной целью —
Собачка милая моя.

Миров широкие объятья

Пред ней распахнуты вдали...
Ей, дорогой, готов отдать я
Всю колбасу со всей земли.

Вот как! Геройство. Вселенная и — колбаса... Но строки эти во сто раз дороже пышных славословий. Снижая пафос подвига Лайки, поэт даже слово «вселенная» пишет не с заглавной буквы, — пафос доблестной маленькой собачки, ее невольной доблести, говорит сам за себя.

Ирония? Она всегда с Михаилом.

Как узнать мне безумно хочется
Имя-отчество одиночества!
Беспризорность, судьба несчастная —
Дело личное, дело частное.

...Вот и я за своим столом

Бьюсь к бессмертию напролом
С человечеством разлучась —
Очень поздно: четвертый час.

Ходит ночью любовь по свету.

Что же ты не пришла к поэту?
Что упрямо со дня рождения
Ищешь только уединенья?

Стань общительной, говорливой,

Стань на старости лет счастливой.

Любовь... И к ней поэт обращается не с высокими словами, просто желает ей быть говорливой.

Превосходный поэт, также писавший отнюдь не высокопарно, Борис Пастернак все же так писал о любви:

Недотрога, тихоня в быту.
Ты сейчас вся огонь, вся горенье.
Дай запру я твою красоту
В темном гареме стихотворенья.

Красота, запертая в стихотворенье, — это очень близко Светлову и далеко от того же, скажем, Бальмонта или Надсона. Сложная простота, не по форме стиха сложная, а по выражению чувств, — вот без чего не мыслил Светлов стихосложения, поэзию чувств и размышлений, а не пустую версификацию.

...Близко сошелся я с Михаилом Аркадьевичем в Москве в годы войны, в один из тех редких дней, когда нас, военных корреспондентов, отпускали в Москву для разговора с редакторами или еще по каким-то делам. Как и всю жизнь, он выглядел и тогда комсомольцем, хотя и тридцативосьмилетним. Равнодушный к своей внешности, одежде, ходил обычно и в «общество» в поношенном костюме, вечно засыпанном табаком и пеплом, галстуков, хоть и носил их, не любил и вообще напоминал тех, кого раньше называли старыми студентами, то есть проводивших полжизни в стенах университета, переходя, окончив один факультет, на другой, с иными науками и профессорами. Светлов верен был одному университету — жизни и поэзии.

Он постоянно тянулся к людям, чаще всего наведываясь в клуб писателей. Именитых бардов литературы не чуждался, но предпочитал общаться с молодежью. Она была близка ему — сыну днепропетровского ремесленника, окончившему лишь высшее начальное училище, служившему разнорабочим на товарной станции, рабфаковцу 1923 года, напечатавшему первое свое стихотворение в ноябре 1917 года в газете «Голос солдата». Было Михаилу тогда четырнадцать лет! С той поры тема гражданской войны не покидает его. Вначале Светлов идет к ней как бы со стороны:

...Громкий колокол с гулом труб
Начинают «святое» дело:
Жанна д’Арк отдает костру
Молодое тугое тело.

Палача не охватит дрожь

(Кровь людей не меняет цвета), —
Гильотины веселый нож
Ищет шею Антуанетты.

Но затем говорит о России:

Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.

Светлов есть Светлов. Тему трагическую он приземляет: гильотины веселый нож. Но именно это слово углубляет драматизм темы.

Был Михаил необычайно остроумным человеком и очень любил шутку.

Как-то встречал я Новый год в клубе писателей. Три часа ночи. Все перебывали друг у друга за столиками. Несколько раз я чокался со Светловым. В очередной раз он проходил мимо, я остановил его:

— Повторим? У меня теперь не водка. Чача!