Дорога к людям

К вечеру добрались мы до «резиденции» Эриха Коха — города Ровно. Бежал он скоропалительно: брошенные ящики с железными крестами, часть штабных документов, битком набитые писаниной портфели... Спали на канцелярских столах. Утром я позволил себе снять небольшую гравюру — городок с готическими зданиями, высокой звонницей. Она до сих пор у меня. Других трофеев не взяли. Я занялся беседами с партизанами отряда старика Диковицкого и трех его сыновей, наводившими ужас на регулярные части германской армии, после того как потопили баржи с гитлеровскими солдатами и боеприпасами. Не буду распространяться об этом, подробно рассказано об действиях Диковицких в другой моей книге.

...Снова встретились мы с Леонидом уже после войны. Были на восстановлении изуродованного фашистами Днепрогэса. Дружили с главным инженером строительства Кандаловым, с начальником его, дородным, властным Логиновым, кого все же, несмотря на суровость, любили сплавщики леса.

— Притащили тебе, хозяин, уйму плотов.

— Бревен уйму, батьки, а плотов — четыре. Это — для точности. Угощайтесь, однако!

И протягивал жбан водки. И сам пил из него последним.

Вечерами Леонид рассказывал о том, что две буквы «р» и «а» в разных языках, и на русском, означают нечто светлое и солнечное. Ра — это и солнце, и начало слова «радуга», «радость». Собственно, то были настоящие лекции по лингвистике. Может, сюда можно отнести и «разум»?

Собрав материал для документального фильма о возрождении Днепровской гидроэлектростанции, я вместе с режиссером Ольгой Подорецкой отправился в Киев. Леонид просил остановиться у него. Как-то был он приглашен на вечер в университет. Вернулся сияющий. «Все-таки не забыли меня!» И положил на стол вышитый цветными нитками украинский рушник и еще что-то, затейливое, народное.

Удивительный случай, — был тогда у Лени пес, немецкая овчарка. Спокойный, даже корректный, незлобивый. Незнакомых встречал, помахивая хвостом. Но вот как-то раздался звонок. К удивлению Леонида, пес прянул на дверь со злобным лаем.

— Что с тобой, дружище? — И пса заперли в кухне.

Явился незнакомый человек. По какому делу, не помню. Повод его визита был мирный, но вскоре неожиданный посетитель принес Первомайскому немало зла. Как мог предвидеть, почувствовать это пес Леонида, непонятно. Впрочем, мы мало еще знаем о собаках, во всяком случае, об их переживаниях и уме.

Каждый раз, наведываясь в Москву, Леонид бывал вместе со своей супругой Дуней у меня и у моей жены. В Киеве бывал я реже. В очередной приезд подарил мне Первомайский свой роман «Дикий мед» в двух «тетрадях» «Роман-газеты». Один из лучших романов о минувшей войне!.. Я часто его перечитываю. Гуманность, человечность сочетаются тут с жестким, откровенным, предельно правдивым рассказом о бедствиях, крови, слезах, лишениях, страданиях солдат и ни в чем не повинных мирных людей. Одаренность прозаика у Леонида равновелика таланту поэта и драматурга.

Это человек разносторонних способностей. Мог бы быть ученым — профессором словесности, да отчасти, для друзей, и был им. Мог бы стать живописцем. Ходил я с ним по комиссионным, где Леонид искал полотна украинских художников и одно, небольшое, приобрел на Арбате. Да и в стихах, и в прозе он был живописцем, в картинах природы, лицах его героев, батальных эпизодах. Вышел бы из него и музыкант, пожалуй, скорее всего музыкант, — стихи и музыку, ритм разъять не можно, как сказали бы в веке девятнадцатом.

И вот нет его с нами. Дочь Леонида Сусанна — лингвист, муж ее — журналист, фельетонист «Известий».

Сохранились у меня испещренные ясным, тонким, изящным почерком письма. В ответ на мое однажды сетование — мы виделись редко — Первомайский ответил, что настоящая дружба расстояний не знает и конца ей нет.

Он прав. Дружба моя с Леонидом жива и окончится только со мной.

1976

УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК

Юноша выходит на эстраду. Делает отрывистый поклон и направляется к роялю.

Выражение лица у него сумрачное. Брови нахмурены. Губы упрямо сжаты. Всем своим видом он говорит: «Льстить никому не намерен. Дурному вкусу угождать не собираюсь».

В его манере держать себя нет ничего надуманного, вызывающего. Если он и недоволен, то лишь самим собой. Если и враждует, то с недостатками, которые подозревает в самом себе. Невольно и все слушатели заражаются его мрачноватой серьезностью.

Тихо.

Юноша остается наедине со своим инструментом.

Он не видит, он чувствует взмах дирижерской палочки. Руки его устремляются вперед, пальцы встречаются с клавишами рояля. Лишь в первые минуты звук воспринимается как следствие удара по клавишам. Дальше начинается чудо. Движения рук приобретают магическую силу. Кажется, что звуки сами летят навстречу пальцам и рука сталкивается уже не с клавишами, а с живой стихией музыки, наполнившей самый воздух. Даже слушатели, никогда не прикасавшиеся к фортепиано, в эти минуты видят в музыке нечто простое и ясное, как дыхание. Чудится им, будто сами они могли бы играть точно так же, — впечатление, возникающее всякий раз, когда слушаешь настоящего пианиста.