Трампа называют “популистом”. Замечу, однако, что популизм предлагает расширение возможностей масс, а не финансовых элит. Трамп – не популист. Назовем его
С одной стороны, бедняк, безработный или опийный наркоман, который, голосуя, сам лишает себя услуг здравоохранения, просто дарит богачам деньги, им не нужные. С другой стороны, эти же избиратели конвертируют политическую “валюту” из достижений в страдания, из успеха в боль и помогают своему кандидату установить садопопулистский режим. Такой избиратель может считать, что он сам выбирает того, кто делает ему больно, и воображать, что врагов его кандидат будет мучить еще сильнее. “Политика вечности” превращает страдания в смысл, а смысл в еще большие страдания.
Америка при президенте Трампе становится в этом отношении похожей на Россию. В рамках стратегического релятивизма Россия страдает – и желает заставить других страдать еще сильнее (или хотя бы убедить в этом россиян). После вторжения на Украину россияне страдают от европейских и американских санкций, поскольку считают, что страна ведет победоносную кампанию против Европы и Америки и что развращенные и агрессивные европейцы и американцы получили по заслугам. Фантастическое оправдание войны порождает подлинные страдания, а они оправдывают продолжение настоящей войны. Выиграв в этой войне битву (то есть способствовав избранию Трампа), Москва перенесла ту же самую логику в США.
Москва, способствуя превращению американской внутренней политики в игру с отрицательной суммой, выиграла внешнеполитическую игру с отрицательной суммой. В рамках российской “политики вечности” граждане лишаются перспектив и взамен получают рапорты о защите невинной России. В американском варианте белокожие лишаются перспектив и взамен получают рапорты о защите невинной Америки. Кое-кто из американцев согласится жить меньше и хуже, если у них появится впечатление – верное или ложное, – что чернокожие (или иммигранты, или мусульмане) страдают еще сильнее.
Если сторонники правительства вместо поощрения ожидают усугубления своих страданий, то демократии, опирающейся на политическую конкуренцию, угрожает опасность. При Трампе американцы привыкли ожидать от государства боли или удовольствия, ежедневного глумления или триумфа. Переживание такой политики становится и для ее сторонников, и для оппонентов аддиктивным поведением, вроде времяпрепровождения в Сети или употребления героина: череды “приходов” и “отходняков”, переживаемых в одиночестве. Мало кто ждет от федерального правительства новой – созидательной – политики. В краткосрочной перспективе правительство, которое не стремится к легитимизации политическими средствами, испытывает соблазн добиться ее при помощи страха (как в России). В долгосрочной перспективе правительство, которое не способно реформами заслужить доверие большинства граждан, подорвет принцип правления большинства.
Такой поворот – прочь от демократии и верховенства права, – по-видимому, и совершил Дональд Трамп. Он стал первым кандидатом в президенты США, заявившим, что в случае проигрыша он не признает итоги выборов. И призвавшим своих сторонников (впервые более чем за столетие) избить своего конкурента. И первым намекнувшим (два раза), что этого человека нужно убить. И первым, сделавшим магистральной темой своей кампании заключение конкурента в тюрьму. И, наконец, первым, начавшим делиться фашистскими интернет-мемами. Став президентом, Трамп выражал свое восхищение зарубежными диктаторами. Из-за недемократических черт американской системы партия Трампа получила большинство мест в обеих палатах Конгресса. Трамп нудно повторял, что в рамках всеобщего голосования он не уступил оппоненту (с большим перевесом выигравшему), хотя знал, что это не так. Российские сторонники попытались подсластить пилюлю: так, Первый канал солгал, будто Клинтон получила большинство голосов лишь благодаря миллионам “мертвых душ”.