Дорога к подполью

В ясный майский день я уговорила краснофлотца, посланного с батареи за щавелем в деревню Кадыковку, взять с собой в помощь меня и Аню. С нами поехал и кучер из подсобного хозяйства. Набрав мешков, мы уселись на телегу и отправились в путь по направлению к Балаклаве. Тряслись километров восемь по проселочной дороге, потом взобрались на горку и понеслись вниз с крутого спуска. Перед нами открылась Золотая балка с ее виноградниками, теперь изуродованными войной и заброшенными. Направо виднелся уголок Балаклавы. Там на скалах все так же стояли чудом уцелевшие от бомбежки круглые генуэзские башни. Но все это не задерживало долго моего внимания. Я искала глазами линию фронта, приставала к краснофлотцу с расспросами, где же знаменитая батарея капитана Драпушко, держащая под огнем своих орудий Золотую балку, через которую гитлеровцы неоднократно пытались прорваться к городу. Краснофлотец указал мне на дальнюю гору, но я, сколько ни всматривалась, не нашла никаких признаков батареи. Золотые лучи солнца освещали, казалось бы, мирную картину весенней земли.

Въезжаем в деревню. Она разрушена и покинута жителями, Густым бурьяном зарастают развалины домов. Земля во многих местах вспахана свежими разрывами снарядов, но весна берет свое, ярко-зеленая трава поднимается повсюду. В изобилии растет щавель. Мы спрыгиваем с подводы, сбрасываем наземь мешки и рвем щавель. Работа кипит, мешки быстро наполняются. Вдруг неожиданно на тропинке показывается командир-пограничник, подходит к нам и спрашивает:

— Что вы здесь делаете? Откуда взялись?

Мы отвечаем, что приехали с 35-й батареи за щавелем.

— А у вас есть разрешение? — спрашивает пограничник. — Знаете ли вы, что здесь передовая? Вчера эта деревня подверглась ожесточенному минометному обстрелу. Ваше начальство, посылая вас сюда, должно было знать, что здесь передовая, и оформить вам пропуск. Пойдемте со мной!

К сожалению, начальство и понятия не имеет о нашей поездке. Но об этом мы молчим. Делать нечего — пошли. В уцелевшем домике нас допрашивают. Оказалось, что и наш краснофлотец — без документов. У него отбирают автомат и под конвоем куда-то отправляют. Но и нас ожидает не лучшая участь: меня, Аню и кучера сажают на нашу подводу, бросают туда мешки со щавелем, по бокам усаживаются два автоматчика, и мы поворачиваем к дороге, ведущей в город. Не успеваем доехать до конца улицы, как на деревню обрушиваются мина за миной. Наш возница стегает лошадь, и мы мчимся. Нас догоняет противный вой летящих мин. Взрыв справа, взрыв слева, сзади, жужжат осколки.

Автоматчик дернул за рукав кучера и указал в сторону кривого переулка, ведущего подгору. Кучер резко завернул лошадь, возле развалин большого дома привстал и с силой натянул вожжи. Лошадь остановилась, мы спрыгнули.

— Ложитесь под стенку! — крикнул один из автоматчиков. Другой, схватив под уздцы лошадь, стал ее осторожно сводить вниз с крутого откоса.

Мы послушно легли. Мины продолжали рваться. Наконец, налет кончился, и мы поехали дальше. Сопровождавшие нас автоматчики относились к нам добродушно-насмешливо. Но когда мы попали в пересыльный пункт на Балаклавской дороге, где сменили стражу, новые конвойные, не знавшие причины нашего задержания, смотрели на нас сурово. Мы пытались в шутливом тоне разговаривать с ними, но они пресекали эти попытки. Нас привезли на гору Матюшенко к отделению милиции. Здесь нас узнал один из работников милиции, недавно проверявший население батарейного городка. В конце концов мы были отпущены подобру-поздорову, но с грозным предупреждением:

— Попадетесь в другой раз на передовой — так дешево не отделаетесь!

Мы были рады, что обошлось без неприятностей для командира батареи, и поспешили покинуть здание милиции.

Надо возвращаться обратно, уж солнце склоняется к закату. Выезжаем к больнице. Я думаю о Екатерине Дмитриевне и Степане Николаевиче. В городе трудно с продуктами, какое удовольствие доставил бы Влайковым зеленый борщ! Аня не прочь заглянуть к знакомой, живущей неподалеку. Уговариваем кучера подождать нас, за двадцать минут мы сбегаем туда и обратно. Я с охапкой щавеля бегу вниз по Херсонесскому спуску. На углу Большой Морской, там, где еще недавно было здание школы, зияет огромная яма, а вся улица засыпана камнями, среди которых расчищена дорожка для проезда автомашин. Такие же разрушения напротив — и справа и слева. Во дворе, где живет Екатерина Дмитриевна, та же картина: поломаны кусты цветущей сирени, на ветках куски штукатурки и щепок, битое стекло обсыпало листья и усеяло землю.

Но и здесь, как и в Кадыковке, меня поразила сила жизни. Ярко зеленели листья сирени, благоухали цветы: природа не хотела сдаваться. Так нелегко бывает добить и человека. Живуч он — создание природы!

На веранде за столом сидели Екатерина Дмитриевна и Степан Николаевич, лица их были сумрачны.

— Бомбежки становятся просто ужасны, — пожаловалась Екатерина Дмитриевна. — По всем убежищам ходят политработники, уговаривают жителей уезжать на Кавказ, говорят, немцы скоро начнут наступать.

— И вы думаете уезжать?