Дорога к подполью

— Да. Надо было и вашему мужу поступить так, как поступил я. Для чего это он удрал? Я еще заранее припрятал несколько немецких листовок-пропусков, выждал здесь в щели во время боя, а потом пошел навстречу немцам в лесок и сдался с этими листовками…

Мы молчали. Что можно было ответить этим иудам, которые за тридцать сребреников продадут любого! Мы только с мамой незаметно переглянулись, а Нечвалов продолжал упрекать моего мужа в «глупости», как будто перед ним сидел сам Борис Мельник — герой Севастополя, а не его жена.

Я смотрела в землю. Наконец, поток красноречия Нечвалова иссяк. «Что, если бы Борису не удалось уйти из Севастополя? Этот гад предал бы его первым», — подумала я.

Я поднялась, за мной встали мама и маленький Женя. Удивительно, но этот десятилетний ребенок умел молчать, как взрослый, и ни разу меня не подвел.

— Нам пора, — и мы поспешили выйти из гнезда предателей.

Моя неустрашимая и неугомонная мама все же отправилась к коменданту, но вскоре вернулась. Мы с Женей ждали ее в леске.

Под скалы идти не разрешили.

— Они говорят, что подводные лодки иногда по ночам подходили туда и забирали людей.

— Подводные лодки! Неужели правда? Они так и сказали?

— Да, так и сказали, — подтвердила мама.

— Попасть бы тогда на подводную лодку!

…Обратно мы пошли не по дороге, а через лесок.

Грустное зрелище предстало перед нашими глазами. По разбросанным, втоптанным в глинистую почву предметам можно было определить, где что прежде находилось. Вот блиндаж с грудой разбросанных книг. А здесь была санчасть: склянки со всякими лекарствами, бинты, пакеты с ватой. Тут камбуз: куча соли слиплась в огромную глыбу, рядом рассыпанное пшено, смешанное с опавшими листьями и ветками. Тяжелое чувство испытывали мы от этого путешествия по леску!

К вечеру вернулись домой, измученные до последней степени. Во дворе сидел Бибик, поджидавший меня. Тот самый Бибик, которому удалось бежать из-под скал, выбравшись наверх по отвесному обрыву.

Он не раз приходил в наши развалины. Бедняга был всегда голоден, мы делились с ним последней крошкой.

— Я пришел вас просить, — сказал Бибик, — быть свидетельницей. Хочу получить паспорт. Только надо кому-то дать показания, будто я работал на водокачке вольнонаемным рабочим и никогда не носил краснофлотской формы. Я нашел еще одну женщину-свидетеля. Получу паспорт и скроюсь, перейду фронт или в партизаны подамся. А вы, если хотите, поезжайте на Украину, дам вам адрес моего отца, он примет вас хорошо, если жив.

Я поблагодарила Бибика, адреса не взяла, а свидетельствовать согласилась.

Услышав; что мы были на нижней водокачке у Щербины, Бибик сказал:

— Вот узнай людей! Щербина был моим другом, а теперь оказался изменником и грабителем. Несколько дней тому назад я тоже был у него: на водокачке оставались мои вещи. Застал Щербину и Тасю возле дома; они сказали, что вещи отобрали немцы и у них ничего нет. Тася как раз стирала белое пикейное покрывало с кровати Наташи Хонякиной, на которой застрелился какой-то командир, и никак не могла отстирать большое пятно крови. На Тасе была черная суконная юбка, перешитая из моих брюк, я узнал их по следу, оставленному когда-то утюгом. На столе во дворе стояла швейная машина Шуры Шевкет.

— Да, — сказала я, — когда мы пришли, Тася что-то строчила на ней.

В комнату они меня упорно не впускали, — продолжал Бибик, — но я все же умудрился туда заглянуть и увидел в углу стопку чемоданов. Я сразу узнал свой.

— Почему же вы ничего им не сказали?

— Знаете, — ответил Бибик, — мне было стыдно за этих подлецов.

Мы сидели и думали: такие люди не построят своего счастья на измене, грабеже, слезах и крови других. Они делают ставку на сегодняшний день, ловят рыбку в мутной воде, думают, что в этой же зоде и утопят следы своих преступлений. Нет, так не бывает, черные дела выплывут на поверхность, ничто не скроется. Но как обидно, что на нашей батарее были такие гнусные люди и мы не разглядели их нутра!

Паспорта добыты

Неожиданно я встретила девушек-прачек с нашей батареи. Мы обрадовались друг другу. Они слышали, будто я потеряла сознание в пещере при выходе из потерны, была затоптана и погибла. О прачках я слышала, что они утонули, когда край пристани обломился под тяжестью толпы. А сейчас все мы встретились — живые и невредимые.

Прачки просили меня быть свидетельницей на предмет получения паспортов. Я, конечно, согласилась, записала на бумажке сведения, которые должна была сообщить, заучивала их наизусть и боялась перепутать. Все сошло благополучно, но следователь был недоволен тем, что я выступаю свидетельницей, когда дело касается людей с 35-й батареи. Да еще я сама, оказывается, с этой самой, как сказал следователь, «распроклятой береговой батареи, известной всем своей скверной славой». Злобные слова гитлеровского прихвостня наполнили меня гордостью за мою батарею: видно, крепко она насолила врагу!

Вскоре прачек увезли на работу в Германию. С тех пор я ничего о них не знаю.