– Не только. Однажды на вертолете к нам доставили важную «шишку». Я даже не знаю, кто это был. Разбили для него огромный шатер из брезента на берегу Тары, вокруг изгородь поставили и дежурных, чтоб зевак любопытных отгоняли. Человека в белом спортивном костюме, маленького такого, невзрачного, всегда толпа мордоворотов сопровождала, куда б ни пошел. Видела я, как он гулял тут, на сосны смотрел, на небо, на реку. Встанет – руки за спину, лицо вверх – и смотрит. А взгляд тоскливый такой. Болел он чем-то серьезным, я увидела. Недолго ему оставалось. Вот однажды заметил он на Омкаре Лию. А было это пару лет назад. Подозреваю, она несовершеннолетняя еще была, да и сейчас, наверное, тоже. В общем, этот «белый костюм» весь вечер у хора их простоял, вот как ты сейчас стоишь. А потом увидела я, как помощник его с матерью Лии разговаривает. Та кивнула только, а потом смотрю – Лия с тем мужиком ушла. К «белому костюму» в шатер, значит. Поди, не чай пить.
– Не верю, – прошептал Гарик, чувствуя, как его душит ярость. Он готов был убить и Татьяну Моргун, рассказывающую эти мерзкие вещи, и мать Лии, вытворяющую такое с собственным ребенком, а заодно и тех, кто попытается ему в этом помешать. Ясновидящая почувствовала его злость.
– Думаешь, я не пробовала это остановить? К шатру меня не подпустили. Я к участковому пошла. Ну и что? Он выслушал внимательно и сказал, что против экстрасенсов ничего не имеет, но если я буду со своим даром лезть к нему и мешать работать, то курс успокоительных инъекций в районной психбольнице он мне обеспечит бесплатно и вне очереди. Ясно тебе? Не найдешь ты правды, не докажешь ничего. Уезжай.
– Где она сейчас, вы знаете? – Голос у Гарика почему-то охрип.
– В очередном шатре, полагаю, – ответила, будто ударила.
В этот момент песнопения бабаджистов умолкли, они начали вставать и расходиться. Гарик, забыв о Татьяне Моргун, бросился вслед удаляющейся матери Лии. Имя ее было ему неизвестно, и он выкрикнул безликое:
– Постойте!
Она обернулась, замедлила шаг. Он пошел рядом.
– Я ищу Лию, вашу дочь.
– Простите, зачем? – Она взглянула пристально. Глаза у нее были такие же большие и темные, только морщинки веером обрамляли их.
– Мы с ней были вчера на Шайтан-озере, в типи, и она внезапно исчезла. Я переживаю, не случилось ли чего.
– Нет. Все в порядке. – Она дала понять, что разговор окончен, и пошла быстрее.
– Но я хочу ее увидеть! – настаивал Гарик, ускорив темп ходьбы вместе с ней.
– Она простудилась и неважно себя чувствует. Когда ей станет лучше, я скажу ей, и она сама вас отыщет. – В голосе женщины послышалась нервозность, губы сжались в тонкую линию.
– Мне очень нужно встретиться с ней сегодня. – Гарик не собирался сдаваться легко.
– Молодой человек, я вам все сказала. Добавить мне нечего, – резко заявила та. – Не пытайтесь разыскивать ее, поверьте, не стоит.
– Это потому, что вы услали ее на заработки к богатому дядьке? – Он выплюнул обвинение ей в лицо.
Глаза ее сузились, вспыхнув злобой.
– Как ты смеешь?! Кто тебе дал право нести такую чушь?!
– Вы заставляете ее заниматься проституцией! – орал Гарик, впав в неистовство. Женщина остановилась, огляделась по сторонам. Внимания на них никто не обращал. Потом прошипела, словно змея, приготовившаяся ужалить:
– Ну, давай, иди в милицию. А Лия заявит об изнасиловании. Чем вы с ней в лагере занимались, а? А ты спросил, сколько ей лет? Пятнадцать! Сядешь на приличный срок. И поверь: твои сокамерники будут в курсе обстоятельств совершенного тобой преступления.
И она решительно зашагала вперед.
– Но вы же мать! – крикнул он вслед в отчаянии. Она даже не оглянулась. Гарик все же догнал ее и повторил укор:
– Вы же мать, как вы можете?
– Вам, мужикам, всем надо одно и то же, – ответила она с усмешкой. – Только одни за это в состоянии хорошо заплатить, а другие пользуются бесплатно. А ну, брысь отсюда, шантрапа голозадая! И куда только жена твоя смотрит?
Гарик остановился. Чувство было такое, будто она влепила ему двухстороннюю пощечину. Самое противное было то, что он считал сказанное ею справедливым! Кто он? Голозадая шваль и есть. Изменяет жене, а у самого грош в кармане. И ничего дать не может ни одной, ни другой. Поплелся в гостиный дом, как оплеванный.