Дорога к счастью

Бурмистр стоял на крыльце – в высоких сапогах, светлой холщовой рубашке, на голове – армейская фуражка, из-под которой выбивались седые пряди волос. Это был рослый человек с круглым обрюзгшим лицом и большим животом. Из-под лохматых бровей он внимательно разглядывал приходивших во двор людей.

– Доброго здравия, Богдан Леонтьевич! – подойдя к крыльцу, поклонился Моисей.

Окинув сердитым взглядом подошедшего, Богдан Ющенок слегка кивнул:

– С чем пожаловал, православный?

– Просьба есть до тебя, – смутился Моисей. – Хочу с Дареевска перебраться в ваши новые деревни, которые возле завода.

Бурмистр с недоумением проворчал:

– Господь с тобой! Ты же казак, зачем тебе переезжать во владельческую деревню?

Разговаривая с Моисеем, он гладил по светлым жиденьким волосам сына, подбежавшего к нему.

– У отца и братьев совсем земли не осталось, всю поделили в семье, – смущенно опустил глаза Моисей.

– А у казачьего старшины чего не просишь?

– Да у них земли нет, вы же сами знаете!

Из-за дверей донеслось:

– Идите за стол!

– Поди, Ванюша, поешь, – ласково произнес Богдан Леонтьевич и, подняв глаза на Харитона, долго рассматривал его желтую застиранную косоворотку, перетянутую опояской, оставшуюся ему от отца. Потом громко кашлянул в кулак и сказал: – Ну-с, семью-то вашу я знаю. Дед твой Иван казаковал, француза бил в лихую годину, да и меня казачьему ремеслу еще мальцом учил. Ну, и отец твой землепашец был дай бог каждому, только вот недоброе дело затеял – бунт учинил в селе. Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Ежели ты решил добровольно мужиковать, то поселяйся в Морозовке. Там только начали обживаться. Сколько у тебя сынов?

– Казаков трое, да я четвертый.

– А девки?

– Казачки у брата моего Ефима – аж две растут.

Бурмистр засмеялся, оголив широкие зубы, и, кашлянув в кулак, серьезно сказал:

– Хитрый ты. Закон есть закон. Все земельные наделы на мужские души даются. Потому и пришел ко мне ты, а не Ефимка. Ну, тогда слушай, что тебе скажу: две десятины на каждую душу получишь вместе с усадьбой. Но знай: на первый год поблажка тебе от налогов и податей, а после за землю будешь платить деньгами или натуральным оброком, а коли не сможешь, будешь отрабатывать повинности наравне с моими крестьянами. Уразумел?

– Да, да, – обомлел от радости Моисей и согласно закивал головой.

– И еще тебе скажу, что пан наш добрый и грошей дает на обзаведение хозяйством тем, кто перебирается на новое место. Как переберешься в деревню, возьмешь у моего помощника приговор и придешь сюда, получишь гроши у Зиновия, – он кивнул на учетчика. – Пять рублей. Да два мешка ржаной муки, чтоб с голоду не передохли. Перебирайся. Бог в помощь.

– Благодари же, дурак! – толкнул его рукой в спину проходящий мимо учетчик.

– Благодарствую! – Моисей услужливо поклонился бурмистру, исподлобья косясь на спину удаляющегося учетчика.

Словно на крыльях летел домой Моисей. Вместе с Прасковьей пошли к Андрею в хату. Выслушав свояка, тот задумался:

– Добрый пан, даже грошами помогает, только эти гроши потом слезами обернутся всем крестьянам.

– Почему?

– Да потому, своячок, все траты на переезд и обустройство платят крепостные. Так что на всех, не только дареевских, но и других крестьян разбросают эти гроши, – он как бы с упреком посмотрел на Моисея. – А еще есть страх тебе, вольному казаку, в крестьянскую кабалу попасть. Я-то за сестрицу переживаю.

– Ежели по-хозяйски управляться с землей, можно и сводить концы с концами, – подала голос Прасковья. Она еще надеялась на лучшее.

Глава 5

1

Всю ночь напролет продумал Моисей, даже глаз не сомкнул. А утром спозаранку встал, вышел в ограду. Бросил курам зерна, оглядел двор и отправился на берег реки. Кое-где над избами уже клубился дым, окрашенный восходом, за рекою далеко были видны пашни и луга. Утренняя прохлада бодрила тело. Но на душе было тревожно и неспокойно. Шутка ли, дал бог ему родиться и более тридцати лет прожить в этой хате, в этом дворе, на этой реке, а теперь надо все бросить и уехать за десятки километров, чтобы построить новую хату и начать новую жизнь – одному, без братьев, надеясь только на свои силы и подрастающих сыновей.

Вышел Ефим, вывел во двор сонную, с лохматой гривой лошадь, запряг в телегу. И ходил вокруг нее озабоченный, без нужды поправляя то дугу, то чересседельник, выжидая, когда придет брат.

Сборы были недолгими. Загрузили свой домашний скарб и детей на телегу, связали за ноги кур, уложили мешки с мукой, овсом и рожью. Ефим привел из хлева корову и привязал к телеге:

– Нехай, братка, тебе подспорье будет в хозяйстве.

– А вы как же без кормилицы?

– У нас телка большая, следующей весной, даст бог, и молоко будет.

Прасковья зыркнула недобро на свояченицу:

– Лежак тебе освободила, теперь как пани будешь жить.

– Будет тебе старое вспоминать! – улыбнулась Меланья. – Езжайте с богом.

Моисей с Прасковьей подошли к киоту.

– Благослови, Матерь Божия, меня и мою семью на благополучное житье на новом месте, – тихо сказал он и размашисто перекрестился на Ильинско-Черниговскую икону Божьей Матери.