Дорога к себе. Когда боги против...

Оглянулся на дверь, только что закрывшуюся за Тормшем… последний шаг он сделал не сам, его выволок тот самый Дамир, за жизнь которого Влэдир так переживал, потом посмотрел на меня. Скривился, заметив мой быстрый взгляд на стол — преграда была слишком хрупкой, чтобы на нее рассчитывать.

— Никогда, — начал он медленно и значительно спокойнее. По крайней мере, в его позе уже не было того напряжения, что меня напугало. Чего ожидать от такого Ильдара я не знала, — не смей ни за кого просить. Свою вину каждый несет до конца сам. И играть со мной не вздумай. Если, конечно, собираешься дожить до той помощи, которую тебе обещала эта тварь.

— Ты прикажешь его… — не вняла я предупреждению. Не из-за неоправданного безрассудства, доверяя собственным ощущениям, а они твердили, что заискивать и раболепствовать не стоило.

— Убить? — ухмыльнулся он, словно доказывая, что в своей тактике я оказалась права. — Зачем? — Иронично вздохнув, Ильдар отошел к дальней переборке. Провел по ней ладонью — серая краска померкла в мерцании экрана, на котором в чистоте голубого неба парила огромная птица. — Он убил себя сам. Как только станет известно, что он полез в личные дела своего клиента, с ним перестанут иметь дело. Сильный, гордый и свободолюбивый, — без малейшего перехода продолжил он, уверенный, что я наблюдаю за ним. — Это кондор, их завезли с Земли переселенцы. Он был для них символом… — Его улыбка стала саркастической. — Для нас — тоже. Падальщики!

Он замолчал, замерев. Сильный, гордый, свободолюбивый…

Очередная ассоциация была столь же нетривиальна, как и предыдущая. Вот уж кто не нуждался в сочувствии, так стоявший в нескольких шагах от меня мужчина.

— В ваших учебниках по истории написано, что исконное население Самаринии на момент колонизации, населяло едва ли десять процентов от возможных к расселению земель. Все так, но это был сознательный выбор между тихой и размеренной жизнью, которую они вели, и тем, что принесли с собой пришлые.

— С тех пор прошло…

— Более трехсот стандартов, — закончил Ильдар за меня, но так и не обернулся. А на экране огромная птица продолжала парить в небесах, высматривая падших. — Они не торопились с освоением планеты, не выгоняли местных со своих земель. Они просто приходили и… брали то, что им было нужно. Оружие, знания, женщин…

— И теперь вы всем мстите за это, — пробурчала я. Экскурс в историю был, конечно, познавателен, но это если абстрагироваться от собственных проблем. Примеряя же его откровения на себя, мне становилось страшно… Было в его словах что-то… пугающее. Словно на пороге тайны, которую бы лучше и не знать.

— Мстим? — вот теперь он все-таки повернулся. — За что? За понимание, что в этой галактике есть только один путь — силы? За Выбор, который мои предки когда-то были вынуждены сделать? За Судьбу, воле которой мы следуем? За Предназначение, которое мы не осознавали до тех пор, пока чужаки не открыли нам на него глаза?

Он не шевелился, пока говорил, но ощущение надвигающейся мощи заставляло отступать. Впрочем, пятиться мне было некуда, за моей спиной стоял стол.

— Нет, Мария, мы не мстим. Мы просто хорошо усвоили преподанный когда-то урок и не признаем слово, которое используется у вас, чтобы оправдывать исчезновение самобытности и индивидуальности. В целях интеграции… так, кажется, у вас говорят.

Возмущаться и опровергать его высказывание я не торопилась. Нет, не соглашалась, просто в кажущейся взаимосвязи между одним и другим, видела отсутствующее звено.

— Ты сказал… женщины, — задумчиво протянула я, только теперь сообразив, что требование называть его «мой господин» все еще не прозвучало.

— Наша генетическая матрица сильнее, — довольно скривился он, — но третье-четвертое смешение ослабляет ее. Исключений немного, но они — есть, позволяя нам сохранить чистоту расы.

— Которая для вас является синонимом и свободы, и силы, — продолжила я то, что он не счел нужным произнести. — Одного понять не могу, почему для тебя так важно, чтобы я прониклась симпатией к твоим соотечественникам?

— Симпатией? — повторил он, подходя ко мне. Остановившись, чуть склонил голову, рассматривая, словно впервые. Когда заговорил, в голосе не было даже намека на человеческие эмоции. Констатация факта, ничего более. — Ты думаешь о других лучше, чем они того заслуживают. Я просто хочу, чтобы ты поняла: у всего есть своя ценность. У Дамира, у тебя, у Тормша, у меня. И жизнь каждого определяется в пределах этой самой ценности. Мой словоохотливый и предприимчивый гость в этой цепочке наиболее бесполезен.

— И в чем же для тебя моя ценность?

— Для вас, мой господин, — с циничной улыбкой поправил он меня. — Твоя генетическая матрица полностью соответствует требованиям, предъявляемым к ее чистоте.

— А как же телегония? — нашла я в себе силы усмехнуться. И тут же добавила: — Мой господин.… Или это всего лишь миф?