Дорога к Вождю

Сам он вместе с полковником лезет на платформу с танком, сбрасывая с башни чехлы и отчаянно матерясь при этом в адрес «подвинутых на секретности придурков». Первым в башне скрывается Бат, батальонный залезает следом, сразу же занявшись пулеметом. Гаврилов рвется, было, к ним, желая хоть чем-то помочь, но мехвод силой тащит его за собой, спихивая с насыпи:

– Не лезь, Степка, им виднее, только мешаться под руками станем. Ложись давай, вон овражек подходящий, может, отбомбятся да улетят, не станут уцелевших с пулеметов бить!

Танкисты укрываются в небольшой ложбинке метрах в пяти неподалеку от путей, густо поросшей поверху кустами. Бомбардировщики, отчего-то названные комиссаром «лаптежниками», завывая включенными сиренами, поочередно срываются в пике. От серо-голубого брюха первого отделяется черная капля фугасной авиабомбы, и он задирает сверкающий стремительно вращающимся винтом нос, набирая высоту. Короткий свист и еще один из вагонов, третий по счету от головы поезда, скрывается в огненном облаке взрыва. Ударная волна нещадно лупит по ушам, словно в замедленном кино разлетаются доски бортов и куски искореженного металла крыши. И тут же падает следующая бомба – на этот раз немец промахивается, и дымный куст взрыва встает на обочине, разбрасывая далеко в стороны комья земли, гравий и ошметки тел не успевших отбежать бойцов. Третья бомба разносит в клочья платформу с покалеченным «КВ-2», четвертая же окончательно добивает поврежденный паровоз, сбрасывая стотонную махину под откос.

Самолеты, отблескивая остеклением кабин, расходятся, разворачиваясь для новой атаки. Мотая головой – вроде не столь и близко рвануло, а все равно башка гудит, – Степан снова переносит взгляд на застывший на платформе «секретный» танк. Бат, задрав в зенит ствол крупнокалиберного пулемета, ждет, пока немцы завершат маневр. Лицо полковника спокойно и зло, и Степан на миг ощущает нечто вроде зависти: ему б так уметь! Ведь понимает же, что сбить из пулемета самолет, пусть даже низколетящий – задача не из простых, а разбомбить неподвижную мишень – наоборот, и все равно спокоен, словно на стрельбище. Из соседнего люка вылезает комиссар с той самой штукой, из которой он накануне сбил «Раму».

Первым стреляет полковник, выпуская навстречу начавшему пикирование самолету длинную очередь. Первая треть уходит в никуда, затем бомбардировщик входит в зону упреждения, и Степан видит, как от капота летят клочья изодранного крупнокалиберными пулями дюраля. Остаток очереди проходится по угловатой кабине, разнося остекление, и «Ю-87», растягивая за собой дымный след, валится через крыло. Пару секунд – и в сотне метров от насыпи грохочет мощный взрыв.

– Во наш полковник дает! – восторженно орет Баранов, от избытка чувств сильно хлопая сержанта по спине. – С первой очереди гада ссадил!

И в этот момент стреляет из своего «зенитного эрэса» комиссар. Громкий хлопок – и из зеленой «трубы» вырывается едва заметная взглядом узкая и длинная ракета. Оставляя за собой пышный дымный хвост, снаряд несется к самолету, настигая его спустя считанные мгновения. В небе расцветает огненный бутон взрыва, и «Юнкерс» разлетается на куски. Еще секунда – и над головой остается только уродливая дымная клякса. Рядом восторженно матерится мехвод, однако Степан туда уже не смотрит. Взгляд танкиста приковывает третий пикировшик, от брюха которого отделяется очередная смертоносная капля. И тут же бросает бомбу второй самолет. Неужели?! Промахнись, гад, промахнись же!

– Ложись! – орет Баранов, вместе с командиром вжимаясь в землю. – Наша!!!

Перед тем как в десятке метров встает стена вздыбленной взрывом земли, Гаврилов все же успевает заметить, как первая бомба попадает в платформу с танком. В следующий миг сознание гаснет…

– Живой, командир? – знакомый голос с трудом пробивался сквозь забившую уши вату. Голова казалась легкой и невесомой, словно оторвавшейся от налитого свинцом тела, которого сержант практически не чувствовал.

Кое-как придя в себя, Степан решился раскрыть глаза. Первым, что он увидел, оказалось лицо склонившегося над ним мехвода – перепачканное уже подсохшей кровью, с наспех перемотанным потемневшим бинтом лбом. Заметив, что товарищ очнулся, Николай удовлетворенно кашлянул:

– О, вижу, что жив! Ну, с рожденьицем тебя, стал быть, Степа!

– Ч…что? – прохрипел Гаврилов, с трудом шевеля непослушными губами. – П…почему с рож…деньицем?

– Так бомба-то фрицевская совсем рядом упала, неужто не помнишь? Чудом уцелели, можно сказать, заново родились. Оглушило нас, а мне еще и лоб осколком рассекло, спасибо бойцам, перевязали.

– А… комиссар? Товарищ полковник?