Дорога к Вождю

– Погибли они… – тяжело вздохнув, отвел взгляд Баранов. – Первая фугаска прямо в танк влепилась, перекорежило все. А уж второй нас чуть на тот свет не отправило. Людей перебили – ужас. И особисты, что с нами ехали, тоже погибли. Они после взрыва к эшелону рванули, да не добежали. Вот же сволочи немцы, знали же, кого бомбят! Нелюди они, Степа, точно тебе говорю – нелюди. Вот Ванька мой тоже летчик, так разве б стал он по раненым-то стрелять? Как же можно-то? Твари…

Приподнявшись, Степан медленно повернул голову в сторону разгромленного эшелона, и ему захотелось выматериться в голос. А еще лучше – поймать хоть одного фрица да задушить. Лично. Чтобы в лицо глядеть, чтобы видеть, как гаснут проклятые глаза, как язык изо рта вываливается. Уцелели только четыре вагона, но и из тех пара сейчас горела, все остальные в той или иной мере повредило или полностью уничтожило бомбами. На земле под насыпью лежало множество тел, в основном убитые, поскольку раненых уже собрали в одно место и сейчас оказывали первую помощь. Отбомбившись, гитлеровские пилоты по своей излюбленной привычке несколько раз прошлись на бреющем вдоль эшелона, расстреливая спасшихся от бомб людей из пушек и пулеметов.

Гаврилов нашел взглядом платформу с танком и, не скрываясь, тяжело вздохнул. Бомба и на самом деле попала прямо в боевую машину, сорвав башню и сбросив бронекорпус с искореженной платформы, от которой осталась лишь несущая рама да сошедшие с рельсов колесные пары. Как ни странно, танк уже не горел – видимо, солярки в баках оставалось совсем немного, и пока сержант валялся без памяти, горючее успело выгореть.

– Коля, встать помоги, – опершись на плечо товарища, Степан поднялся на ноги, двинувшись к эшелону. – Поглядеть нужно, вдруг кто из них уцелел?

– Оно, конечно, погляди, командир, – отвел глаза мехвод. – Только без толку это, сам же понимаешь, Степа. Не было у них шансов, да и быть не могло. Видать, судьба такая у мужика – в тот раз пронесло, а в этот смертушка его и нагнала…

Несколько минут танкисты все же осматривали лежащий кверху брюхом разбитый танк. Видимо, бомба была калибром не менее двухсот пятидесяти килограмм: даже толстенная броня корпуса кое-где лопнула, сквозь изломанные трещины сочился воняющий горелым металлом, соляром и резиной сизый дым. Ходовая тоже прилично пострадала – левую гусеницу сорвало вместе с частью опорных катков, отбросив аж на противоположную сторону насыпи. Сорванную с погона башню, съехавшую с откоса, Гаврилов осматривал с особой тщательностью, надеясь найти хоть какие-то следы погибших, но ни крови на выкрашенных белой краской внутренних стенках, ни частей тел не обнаружил. Складывалось впечатление, что и комиссар, и полковник просто исчезли в момент взрыва.

– Дык, нечему удивляться, – пожал плечами Баранов в ответ на незаданный вопрос. – Чему там оставаться, при таком-то взрыве? Так что и хоронить нечего. Прощайте, стал быть, мужики, – он стащил шлемофон, поморщившись, когда тот зацепил повязку. – Вечная вам память, товарищи.

Гаврилов сделал то же самое.

Постояв с непокрытыми головами несколько секунд, танкисты двинулись вдоль разбомбленного эшелона: нужно было осмотреть тела, среди которых могли найтись живые.

Глава 18

4 июля 2015 года, Москва

В этот раз всё было иначе… Предыдущие… переходы из прошлого «назад в будущее» не сопровождались никакими спецэффектами. Вспышка и… раз! Я уже «дома». Так было на окраине Бреста после взрыва авиабомбы, так случилось в Брестской крепости после попадания тяжелого гаубичного снаряда… Потом на лесной дороге, когда рванул самоликвидатор какого-то секретного немецкого курьера. И на аэродроме, после боя с танками… Но сейчас…

Темно. Совсем. Как в совершенно черной комнате без окон. Никаких, даже самых легких просветов. И тишина… Изредка прерываемая какими-то шорохами. Вроде бы я лежу лицом вниз на чем-то относительно мягком. Пытаюсь пошарить вокруг руками – и не чувствую рук. Пытаюсь поднять голову – тело не слушается. Тоска-а-а-аааа…

– Эй! – доносится издалека вроде бы человеческий голос.

Пытаюсь ответить, но ощущение, что рот забит землей – кроме какого-то клекота не могу выдавить из себя ни звука.

– Эй! Виталя! Очнись, блин! – кто-то зовет меня по имени. Уже совсем близко. Впрочем, почему «кто-то»? Так меня может звать только Батоныч. Выходит, что он жив-здоров. А чего я удивляюсь: нас ведь одной бомбой приложило. Интересно, что осталось от танка? «Т-72» – машина чрезвычайно прочная, но четверть тонны упавшего с неба железа и взрывчатки – практически верная смерть даже для бронированного монстра.

Крепкие руки переворачивают мое безвольное тело на спину. Ну, так и есть – догадка оказалась верна – я лежал мордой вниз. А вот от чего такая жуткая слабость? И что со зрением?

По лицу словно наждаком прошлись и, о чудо, я смог открыть глаза. Вернее, один глаз. Второй Батонычу пришлось очищать повторно.

– Живой, Дубинка?

– Жи… вой… – похоже, что и рот оказался забит землей, не только глаза. – Где мы?