Дорога к замку

Я пробродила по улицам около часа, когда меня вдруг потянуло к одному из домов, и я остановилась перед ним. Это был коттедж европейского типа, видимо, ещё довоенной постройки, слегка накренившийся набок. Может быть, он покосился от времени. Когда‑то дом, наверное, окружала живая изгородь, но теперь сохранилась лишь её небольшая часть, остальные кусты давно засохли, и двор был обнесён серой металлической решёткой, сквозь которую он просматривался насквозь. Все пространство вокруг дома было засажено розами, среди которых виднелась спина не старой ещё женщины, поливавшей цветы из лейки. Замерев посреди улицы, я пригляделась и вдруг почувствовала кожей ладони гладкую медь ручки лейки; струйкой лилась вода, и брызги мочили мои обутые в сандалии ноги. Медная лейка, которой пользуются в нашем доме с незапамятных времён, тяжела. Я выращиваю розы уже восемь лет. В этот предвечерний час я зачерпываю воду из кадки и иду с лейкой в сад; низкое солнце щедро разливает золотые лучи. В нашем краю солнце на закате скрывается не за вершинами гор, а неспешно уходит за равнину, где лежит невидимое отсюда море. Сумерки у нас длятся дольше, чем в горной местности, медово–жёлтые, они тянутся долго–долго. И каждый вечер я поливаю розы…

— Извините… — сказала я, подойдя к железной ограде.

Женщина, поливавшая розы, обернулась.

Все вокруг меня было в лёгкой дымке, будто бы я находилась на грани яви и сна. Но эта дымка не мешала мне отчётливо видеть и чувствовать. Наоборот, изнутри меня постепенно заполняла всепроникающая прозрачная ясность. Так бывает, когда уже проснёшься, откроешь глаза, но ещё очень хочется спать, и, кажется, вот–вот снова провалишься в сонные сумерки. В этом состоянии ничто не имеет чётких границ и все вокруг кажется близким и понятным. Не сразу удаётся вытянуть себя из сонного тумана к окончательному пробуждению.

— Извините, я впервые в этих местах. Не знаете ли вы, где здесь гостиница? — спросила я.

Женщина ответила:

— Ах, гостиница. Вам нужно дойти до отеля "Т". Это там, в городе Т.

"Город Т.", — повторила я про себя. Безо всякой цели села я в электричку и по дороге вдруг неожиданно решила, что поеду в Т. Эта женщина тоже предлагает мне остановиться в Т. Такое совпадение было мне необычайно приятно, и на какой‑то миг я перестала видеть вокруг себя что‑либо, кроме слепящего белого сияния.

— Мама! — раздался юношеский голос, и женщина поспешила прочь.

В отель "Т." я пришла, чувствуя себя совсем разбитой, как будто меня грубо разбудили во время глубокого сна. Никогда раньше со мной ничего подобного не случалось.

Предчувствие, возникшее, когда поезд приближался к городу N., не оставляло меня. Наоборот, оно становилось все сильнее и явственнее.

В отёле "Т." меня спросили, где я желаю остановиться — в новом корпусе или в старом. Не задумываясь, я ответила: "В старом". Однако портье настойчиво рекомендовал новое здание. Я стояла на своём. Он объяснил, что хотя иногда в старом корпусе и бывают свободные номера, но, как правило, он целиком предназначен для постоянных гостей. Я мысленно подивилась, что это за "постоянные гости", и все‑таки взяла пустующий номер в старом здании отеля. Комната для двоих стоила всего 3000 иен в сутки. В новом корпусе номера стоили дороже.

Я переночевала в отёле, и мне так там понравилось, что, помня о "постоянных гостях", я заказала комнату на несколько недель и, снова сев на электричку, поехала домой, чтобы привезти кое–какие вещи. За окном вагона вновь разливался чудесный свет. Однако, вернувшись домой, я сильно задержалась и смогла снова выехать в Т. только через месяц, восьмого февраля. Все это время над моей головой, подобно нимбу, мерцало белое сияние.

В первую ночь, после того как я поселилась в отёле "Т.", мне приснился необыкновенный сон.

У меня в номере стоит восковая фигура красивого юноши в натуральную величину. Ему на вид лет семнадцать-восемнадцать, во всяком случае не больше двадцати. Я дала кукле имя Тамао. Мы давно живём в этой комнате вдвоём и ещё долго будем вместе. Тело у Тамао белое–белое, только щеки окрашены розовым. Когда я касаюсь их, моя рука, как это ни странно, ощущает биение пульса. Мне приходит в голову мысль, что внутри восковой куклы каким‑то неведомым образом теплится жизнь, и я начинаю об этом думать. С куклы вдруг соскальзывает одежда, и она предстаёт передо мной обнажённой. Я начинаю гладить Тамао по плечам. Потом моя рука сама собой скользит ниже, и я пытаюсь нащупать на груди куклы сосок. Ведь у мужчины они тоже есть, говорю я себе, и моим пальцам доставляет наслаждение найти сосок, хотя в нем нет ничего присущего исключительно мужскому началу. На гладкой холодной коже выделяется маленькая и колкая, как острие иглы, точка. Какой милый, говорю я и глажу его, и он набухает под моими пальцами. Пространство, окружающее меня во сне, полно неясного и беспредельного очарования, а в самом его центре, невидимом для меня, громко стучит чьё‑то сердце.