Дорога к Зевсу

У станции Марк-Музеум Анна торопится отделаться от меня. Я не держу ее, ограничившись поцелуем и просьбой о свидании. Получив свое, я отстаю. Поиграли, и достаточно. Францу Леману пора на покой; он и так больше меры потрудился, блюдя интерес советника Цоллера. “Тень” и Анна — оба получили свои порции внимания, а что взамен? Маленький частный выигрыш?.. Нет, не так… Пожалуй, я не прав. Первая цель — обеспечить Цоллера информацией о себе — в принципе мелка. Но она ведет к другим, более крупным: Варбург — чины СС — рейхсканцелярия… Этюд в пастельных тонах… Вспомнив об этом и о Магде, я тихонечко посвистываю в лад шагам. Пусть будет этюд. Пусть не картина, а так — черточка, штрих, пунктир. Все равно я не должен пренебрегать им. Такая уж у меня профессия — никогда нельзя с полной уверенностью утверждать, что важно для дела, а что нет. Мелочи — они вроде лимонных корок на полу, недоглядел, оскользнулся и — бац! -летишь кубарем, ломая кости. Собственные кости, между прочим!

8

Дом как дом, два этажа: на первом — булочная и колбасная, витрины заботливо прикрыты полуспущенными железными шторами — на случай дневного налета. Окна второго этажа слабо освещены изнутри; свет проникает сквозь тюлевые занавеси, приветливый и доброжелательный. Что там, за тюлем? Налаженный семейный уклад с мягкими креслами и саксонскими тарелками на стенах или деловой распорядок военной организации — стандартный “орднунг”, выверенный прусским уставом? Любопытство мальчишки, не утраченное с возрастом и житейским скепсисом, тянет меня вскарабкаться по водосточной трубе и одним глазом заглянуть в квартиру.

В дороге я отдохнул, и настроение у меня нормальное. Вагонная качка, сладкий запах перегоревшего угля и смена пейзажей действуют на меня, как бром, навевая сны и примиряя с действительностью. Я люблю ездить и довольствуюсь минимумом комфорта: отдельное место, неназойливые попутчики и отсутствие собак в купе — вот и все.

Бернбург встретил меня снегом, ранними сумерками и провинциальной тишиной. Такси не оказалось, но у левого крыла вокзала я нашел экипаж с фонарем, у козел кучер в соломенной не по сезону шляпе, и за одну марку двадцать пфеннигов совершилось превращение Одиссея в средневекового странника, въезжающего во владения разбойника-барона. Пепельная готика домов, флюгера на крышах в виде геральдических петушков и цоканье копыт по брусчатке дополняли сходство. Я разглядывал побеленную снегом черепицу крыш, лошадь в дурацкой шляпе и старался запомнить дорогу, не забывая при этом присматриваться к машинам, едущим в одном направлении с нами. Не обнаружив признаков слежки, я сошел на площади, расплатился и, покрутившись возле ратуши, принялся прикидывать, кто, помимо Варбурга, может находиться в квартире. Двухэтажный особнячок с приветливыми окнами при ближайшем знакомстве мог и впрямь оказаться логовом разбойника, откуда путешественник вроде Одиссея рисковал вернуться лишь вперед ногами.

“Ну, ну, не робей, Одиссей!” — говорю я себе и, бросив последний взгляд на окна, решительно направляюсь к подъезду. Площадь и ратуша с ее непревзойденными часами остаются за спиной — ненадежный тыл, в котором я не сумел отыскать даже намека на присутствие советника Цоллера. Машины, обгонявшие фаэтон, и другие — те, что у ратуши, — все как на подбор были с местными номерами; никто не слонялся без дела возле особняка, и оставалось надеяться, что Цоллер или его люди не пренебрегли соблазнительными удобствами маленького кафе, расположенного прямо напротив ратуши. Из него, по-моему, легче всего вести наблюдение.

В парадном я нажимаю кнопку освещения и, прежде чем лампа гаснет, оказываюсь на втором этаже перед единственной дверью — массивной, с фаянсовой ручкой и бронзовым “глазком”. Я снимаю кепку и расстегиваю пальто: черный мундир СС должен послужить мне пропуском. Хорошо пронафталиненный и выглаженный, он ждал своего часа в шкапчике, куда ночной сторож Франц Леман вешал по утрам халат Кто мне откроет — ординарец или горничная? А что, если Варбурга нет? Почему то мне вспоминается лошадь в шляпке из соломы — костлявый одр с тощим хвостом, и я совсем не к месту рисую в воображении четверку мекленбургов, цугом влекущих катафалк с плюмажиками к месту последнего упокоения и вечной тишины…

Звонок, ожидание, шаги… и:

— Господин фон Варбург дома?

Горничная, в кружевах и с таким непроницаемым лицом, будто ее обрядили в маску из подкрашенного косметикой алебастра, вышколенно распахивает дверь и принимает у меня кепи. Черный мундир сделал свое дело, не породив у стража сомнений, что я имею право войти.

— Как прикажете доложить?

— Штурмбанфюрер Эрлих! — говорю я.

— Соблаговолите ждать.

Ну что же, подождем. Мне, признаться, очень нужна минутная передышка. Много препятствий позади, но и впереди не гладкая дорога, по которой Одиссей без забот и хлопот пойдет себе шагом праздного гуляки, любуясь рассветами и закатами.