– Давняя история. То есть для меня давняя. А для тебя молодая. Вот прям как ты. Вы с ней, наверное, ровесники, – глаза Нюры так и загорелись от предвкушения. В самом деле, она перед ним всю душу вывернула. Ну почти. Его черед откровенничать! Но тот бросил короткий взгляд на спутников с тяжелыми коробами на спинах и радушно воскликнул: – А вот и мой терем. Будь как дома!
Лютая оценила домину размером с весь ее хутор и цинично хмыкнула:
– Это вряд ли! Но за предложение, спасибо.
У ворот их встречала ящерка с грубо размалеванным лицом. Толстенный слой белил вовсе не скрывал покрытое бляшками лицо. Угольная подводка смотрелась жутковато и комично на перекошенных и полуприкрытых веках.
– Опять замарашку притащил! – зло крикнула она. – Мало тебе одной! Мало! – она визжала, брызжа слюной, и смотрела на Нюру с такой ненавистью, что та предпочла спрятаться за широкую спину князя.
– Это тебе, Услада, похоже мало. Зверь тебя уже наказал за жестокость. А ты все не успокоишься, – презрительно обронил Игидар и, брезгливо скривившись, процедил: – Зачем приехала? Я не разрешал тебе возвращаться!
– Что ж я и отца повидать не могу? – ящерка уперла кулаки в раздобревшие бока и слегка наклонилась вперед. Вышло угрожающе.
– Повидала? Возвращайся назад. Да его забери. Он от дел уже отошел. Нечего ему в тут делать.
– Как это нечего…
– Я сказал, возвращайся назад! – рявкнул Игидар и ящерка, подхватив длинную юбку, помчалась в сторону стойл, дабы приказать готовить упряжку к отъезду.
Охотники остались во дворе заниматься добычей, а князь пошагал к лестнице, бросив короткое:
– За мной!
Нюра вытаращила глаза и приоткрыла рот, дабы возмутиться подобному обращению, но вовремя вспомнила, что не в родной хуторе. Бежала она даже быстрее ящерки.
Игидар привел ее к горнице, около которой долго стоял, не решаясь войти. Потом рывком распахнул дверь и сморщил породистый нос от затхлого запаха. Лютая осторожно заглянула внутрь. Горница выглядела нежилой. Пыль толстым ковром укрыла все, до чего дотянулась. Окно заросло грязью и давало прискорбно мало света, даже для непривередливой Нюры.
– М-да, эта не подойдет, – молвил князь после десяток шерстинки молчания.
Он стоял посреди горницы и смотрел словно бы внутрь себя. Выглядел при этом так, точно постарел на добрый десяток шкур за один миг. А ведь для дитя Зверя он довольно молод. С Нюрой, конечно, не сравнится, но еще жить и жить. Сейчас же смотрелся так, будто вот-вот к Зверю отправится.
– Здесь она и жила.
Глухой хрипловатый голос прозвучал неожиданно, отчего лютая вздрогнула, но уточнять не рискнула. Она молчала, надеясь на продолжение и оно последовало. Слова падали сухими листьями, рассыпающимися на ветру. Но даже из этой трухи сочилась горечь, проникая в горло и мешая дышать.
«Как? Как такое вообще возможно?», – хотелось спросить Нюре, но прерывать князя не рискнула. Слишком хорошо понимала. Она носила в себе этот яд неполных пятнадцать клоков и то чуть не захлебнулась. А тут, как он вообще выжил?
Волчица исподволь разглядывала горницу, в которой кипели нешуточные страсти. Князь превратил ее в алтарь своей памяти. И пусть бывал тут редко, но сохранил все в точности, как и при единственной владелице. У него есть этот алтарь, у нее нет даже этого.
Шалаш она позже искала не раз, и не два. Место, где он был, впечаталось в ее память слишком плотно, что казалось и каленой кочергой не вытравить. Однако, ничего. Совсем. Точно никогда и не было. Оттого и ушла. Оставаясь там, начало казаться, что Дарен лишь плод воспаленного воображения. Сама придумала, сама влюбилась.
А тут… тут еще страшнее. Так ведь и вовсе с рассудком попрощаться можно. Коли этому яду покланяться столько шкур подряд.
– Хватит! – прервала она резко. Игидар вскинул удивленный взгляд, а она продолжила: – Хватит казнить себя за прошлое! На все воля Зверя. Это знает каждый. Ты зря думаешь, что мог все изменить. Не мог!
– Ждан, шаман наш, также говорит. Говорит, судьбу изменил не я. Но имя того, кто это сделал, не называет.
– Покрывает, стало быть?!
– Говорит, он отплатил сполна за содеянное, и власть, к которой стремился, не получил.
– А эта… перекошенная… эта та самая да… змеюка которая?
– Слышала бы она тебя, – усмехнулся Игидар, выходя и затхлого плена. – Услада первой красавицей слыла. В княгини метила. А так ни с чем и осталась. Красоту проказа сожрала. А без красоты женихов не сыскалось. Даже за деньги не сыскалось. У батюшки ее их немало водится.
– А кто у нас княгиня-то? – как бы, между прочим, поинтересовалась Нюра, следуя за мужчиной в следующую горницу.
Судьба несчастной медоедки взволновала ее настолько, что князя она невольно посчитала занятым и оттого ревновала. Не за себя. За невидимую подругу.
– А нет княгини.
– Кому же ты княжество оставишь?
Лютая разрывалась от противоречивых мыслей: радовалась и огорчалась разом. Мысль идти в компании опытного воина нравилась все больше и больше. Да и общество его казалось довольно безопасным. Раз уж за столько шкур княгиней не обзавелся, то на ее честь посягать точно не станет. Самое то для опасного путешествия.