Дорога к «звездам»

Но я нашел в себе остатки каких-то неведомых сил, о которых я даже не подозревал, стряхнул с себя кошмар оцепенения и выскочил из сумки прямо на безжизненные руки Водилы! Обхватил его передними лапами за шею и завопил истошно и исступленно — сначала, от растерянности, по-Животному, а потом, опомнившись, по-шелдрейсовски:

— Водила!!! Водилочка!.. Это я — Кыся!.. Твой Кыся! Помнишь?! Балтийское море!.. Германия! Собачки на таможне!.. Бармен... Лысый!.. Мюнхен!!! Очнись, Водила!..

Я лизал его щеки, нос, глаза, я кричал в его уши, я вел себя как умалишенный, а окаменевшие от неожиданности и испуга Настя и Митя стояли как вкопанные, с открытыми ртами.

Я весь перемазался в каше, которая выпадала из безжизненного рта Водилы, но в какой-то момент я вдруг почувствовал, как шевельнулись его пальцы!!!

Я не поверил самому себе, отстранился и уставился Водиле прямо в глаза... И увидел, что глаза Водилы ОЖИВАЮТ!..

— Водила! — закричал я еще сильнее и даже укусил его за ухо.

А Водила...

Ну бывают же, черт вас всех побери, замечательные чудеса на нашем паршивом белом свете!!!

А Водила все сильнее и сильнее прижимал меня к себе оживающими руками, уже почти осмысленно разглядывал меня широко открытыми глазами, и вдруг...

И вдруг лицо его исказила мучительная гримаса, будто от очень сильной боли!..

Мне даже показалось, что я СЛЫШАЛ, как в его голове что-то тихо-тихо щелкнуло, а по спине (но это уже видели и Настя, и Митя!..) прошла судорога с едва слышным хрустом.

Неожиданно Водила сам себе вытер рот и, превозмогая какие-то таинственнее внутренние тормоза, сипло, скрипучим голосом, как очень долго молчавший Человек, запинаясь, раздельно проговорил:

— У... Кы-ся...

Лицо его стало постепенно разглаживаться, словно боль начала затихать, и он, уже куда более уверенно, снова проскрипел:

— Кы-ся при-шел... Родной... мой... Кыся!.. Где мы, Кыся?!

Я смотрел в оживающие глаза Водилы и МЫСЛЕННО, молясь Господу Богу, Ричарду Шелдрейсу и Конраду Лоренцу, умолял его:

ВСТАНЬ, ВОДИЛА!.. ВСТАНЬ!!! ТЫ УЖЕ ШЕВЕЛИШЬ РУКАМИ, ТЫ ДАЖЕ ДЕРЖИШЬ МЕНЯ — А Я ВЕДЬ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ... ТЫ УЖЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ!.. ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ВСТАТЬ... ВСТАНЬ, ВОДИЛА! УМОЛЯЮ ТЕБЯ!

Завороженно глядя мне в глаза, Водила глубоко вдохнул и с хорошо слышным хрустом во всем своем отощавшем, по-прежнему очень большом теле, с невероятным трудом приподнялся из своей инвалидной коляски и ВСТАЛ НА НОГИ, держа меня на руках!..

— Мамочка! Мамочка!.. — закричала Настя. — Папа заговорил!.. Папа заговорил и сам встал на ноги!

А я упал в обморок. Так и повис на руках у Водилы.

* * *

Кто бы мог подумать, что от очень сильного нервного перенапряжения Коты могут упасть в обморок?!

А вот, оказывается, могут.

* * *

Ночевал я все-таки в своем пятизвездочном Котово-Собачьем пансионе господина Пилипенко И. А.

Когда меня откачали и я пришел в себя, Митя — мой верный шофер и телохранитель — настоял на том, чтобы я не оставался ночевать в Водилином доме, а немедленно ехал бы в Пилипенковский пансион.

Там, дескать, круглосуточно дежурят врачи-ветеринары — не ниже доцентов и докторов наук, и он, Митя, не имеет права оставить меня сейчас без врачебного присмотра после всех тех нервных стрессов, которые свалились на мою голову в первый же день пребывания в Петербурге. На этом он настаивает и как Друг, и как Человек, отвечающий за каждый мой волосок своей собственной головой.

Тем более что на дворе уже почти ночь, а завтра у Кыси, как он понимает, очень и очень нелегкий день...

Мы вернулись в Пилипенковский пансион. Митя зарегистрировал наше возвращение и немедленно потребовал врача для «господина Кыси фон Тифенбаха».

Тут же появился доктор в шуршащем крахмальном халате с очень изящной повозочкой, которую он катил перед собой, держа за длинную ручку.

Меня положили в эту повозочку и покатили в медицинскую часть пансиона. Везли меня через общий Котово-Кошачий салон (у Собак был свой салон, — во избежание всяких недоразумений...), где с десяток Котов и Кошек смотрели по большому телевизору американские мультяшки из серии «Том и Джерри».

Когда меня провозили мимо них, многие проводили меня совершенно равнодушным взглядом, а одна Кошка — из породы персидских длинношерстных — бросила на меня такой взгляд, что я уж подумал, а не отменить ли мне визит к доктору?..

Во врачебном кабинете Митя с тревогой пересказал доктору весь мой сегодняшний день — от удара ботинком того идиота мне в бок до моей потери сознания на руках у Водилы.

Доктор встревожился, осмотрел меня, с радостью сообщил, что ребра мои целы, хотя имеет место сильный ушиб, а потом стал выслушивать мое сердце. Он извинился, что не может воспользоваться новым японским кардиографом для Собак и Котов, ибо господин Пилипенко купил эту установку для своих клиентов и забыл попросить у фирмы инструкцию для нее хотя бы на английском языке. Не говоря уже о русском! Японцы же прислали описание прибора только лишь ихними иероглифами, и тут доктор развел руками...