Читаем Дорога к «звездам» полностью

Каждое интервью было для нее пыткой. Но ни полиция, ни самые дотошные телевизионные зубры не смогли сломить в ней святую убежденность в непогрешимости своего прелестного, доброго и, удивительного Алика — лучшего сына, о котором могла бы мечтать любая мать и которого Господь так несправедливо не уберег в этой ужасной автомобильной катастрофе!

И несмотря на то что я про Алика знал почти всю правду, его маму мне было безмерно жаль...

Газеты мне читала и показывала Таня Кох. А телевизор я и сам смотрел. Вместе с ней.

Дело в том, что я уже вторую неделю живу у Тани.

«Живу» — это громко сказано. В ее квартире я бываю всего несколько часов в сутки. Иногда что-то ем, что-то пью, а в основном я шатаюсь вокруг клиники по огромному больничному парку. Таня живет совсем рядом. Ее дом стоит на соседней с больницей улице, квартира на первом этаже, и я могу смываться из нее, когда захочу. Таня специально оставляет чуть приоткрытым окно в кухне, и войти в квартиру и выйти из нее — для меня плевое дело.

Изредка я ночую у нее. И тогда Таня рассказывает мне про Алма-Ату, где она родилась и выросла и где живет очень много бывших немцев Поволжья, которых сослали сюда еще во время Второй мировой войны...

Рассказывает Таня и о своих недавно умерших родителях, так и не дождавшихся разрешения на выезд в Германию всей семьей. Счастье, что они Таню с детства немецкому языку выучили. Дома заставляли говорить только по-немецки, для ежедневной практики.

От Тани я узнал о замечательном казахском нейрохирурге Вадиме Евгеньевиче Левинсоне. Таня училась у него в медицинском институте, а потом много лет работала его ассистенткой.

Вадим Евгеньевич был блядун, пьяница и превосходный гитарист, а из всех видов индивидуального транспорта предпочитал мотоцикл «Ява», на котором и носился по всей Алма-Ате и ее окрестностям. А еще Вадим Евгеньевич пел под гитару мужественные песни Высоцкого и Визбора и, как поняла Таня впоследствии, всю жизнь тосковал по настоящему «мужчинству». Отсюда и гитара, и Визбор, и мотоцикл, и пьянки, и бляди... Хотя ему вполне было достаточно быть тем, кем он был на самом деле — блистательным нейрохирургом! Но этого Вадим Евгеньевич не понимал...

На втором курсе института, когда Тане было девятнадцать лет, Вадим Евгеньевич увез ее в Медео, в маленькую гостиничку при знаменитом высокогорном катке, и там, без пышных клятв и заверений, без вранья и обещаний, легко и весело, под гитарку с шампанским, лишил Таню невинности. И несмотря на то что Вадим Евгеньевич даже и не помышлял разводиться с женой и бросать сыновей, Таня никогда об этом не пожалела.

С тех пор в ее жизни было достаточно много мужчин — и моложе Вадима Евгеньевича, и красивее, и, чего уж греха таить, сексапильнее и мощнее, но к Вадиму Евгеньевичу она и по сей день сохранила такую благодарную нежность, которой не удостоился ни один мужик, когда-либо переспавший с Таней.

В Германии Таня появилась два с половиной года тому назад и получила все, что положено получить немке, приехавшей на свою историческую родину. Единственное, на что Баварское правительство не обратило ни малейшего внимания — это на ее диплом с отличием. Правда, на основании этого же русского врачебного диплома и документа об окончании ординатуры по кафедре нейрохирургии правительство Баварии предоставило ей бесплатную возможность год проучиться на курсах немецких медицинских сестер и поступить на работу в одну из клиник Мюнхена почти по специальности — в отделение нейрохирургии. Где и лежал теперь мой Водила...

Я рассказываю про Таню Кох так подробно потому, что она — третий Одинокий Человек в моей жизни. А Одинокому Человеку всегда необходимо перед кем-то выговориться. Поэтому мы, Коты, Одиноким просто необходимы! Зачастую Одинокого Человека переполняет то, чего другому Человеку не всегда скажешь. А Коту можно...

Тут наблюдается забавное раздвоение в сознании Людей: они убеждены, что Кот их не понимает, но тем не менее поверяют ему все свои «боли, беды и обиды» (выражение Шуры Плоткина) как единственному живому существу, находящемуся в непосредственной близости.

Кроме всего, Люди уверены, что даже их постыдные признания и откровения, не всегда отдающие благородством и чистоплотностью, никогда и никому Котом пересказаны не будут. И в этом они абсолютно правы. Ну а в том, что Коты чего-то не понимают — Люди издавна и глубоко заблуждаются.

Естественно, я не имею в виду таких Людей, как Шура или Водила. Когда между Человеком и Котом существует Двусторонний Контакт — никаким заблуждениям решительно нет места!

Но с Таней Кох, устанавливать Двустороннюю Телепатическую Связь мне не хотелось. Она, как говорит в таких случаях Шура Плоткин, «сожгла за собой все мосты». Она приехала сюда навсегда. А я обязательно должен буду вернуться в Россию. И разрывать уже установившийся Контакт насильственным образом — одинаково травматично и для Кота, и для Человека...

Перейти на страницу:

Все книги серии ИнтерКыся

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза