— А каг же? — удивился возничий и даже посвистел чуток, своё чувство акцентируя и дополняя. — Ждёшь же мештная дошто... примечательношть! Во-она там, гляди- тешь-ка... чернеет... Эт и ешть жаштава. Там, шталбыть, жаштавник шидит, и люди яво. У них тут своё хожяйштво, во-он за тем лешом поля, выгон, шкотина вшякая. Только они с таможными не в ладах. А щас за штаршого ждёшь мешок ш талерами.
Жёлтый мешок с высокой стопкой монет, вышитый на оранжевом фоне, был знаком таможенников Гаральда. Даниэль это знал, да не потому, что был особенно образован, а потому, что эта сравнительно небольшая гильдия была известна далеко за пределами Княжества, интересы которого опекала.
Как военные вербовщики, на каждом углу кричащие, что настоящим мужчинам на гражданке делать нечего, что только в подразделениях (Княжества. Империи, граничников, гвардии, уставников, лесных, холмовых, и так далее, и тому подобное) их ждёт достойная жизнь, так и представители нормальных гильдий никогда не миновали повода сделать себе рекламу. Так уж получилось, что гаральдская таможенная, установлениями позапрошлого Светлейшего Князя наделённая многими правами и средствами, в последние десятилетия два оказалась выше даже оружейной и ювелирной, эти права и средства прекрасно используя.
Все таможенные сборы, десятины, налоги с провоза, склада и бартера проводились через неё, что давало гильдейским банкам (тем, с которыми у начальников гильдии был свой договор) распоряжаться средствами, превышающими средства Университетской и Текстильной вместе взятых. Кроме того, была ещё и по большей части вполне контролируемая, тщательно задокументированная контрабанда, с которой гильдия имела огромную мзду, были доходы с обеспечения дополнительной охраны, быстроты, надёжности перевозок через гаральдские границы и территории, было много, много другого, такого, о чем не знали даже служащие гильдии среднего ранга.
Даниэль, конечно, обо всем этом не ведал тем более; он просто вспомнил яркий, притча во языцех, образ служителя гаральдской таможенной, которую в народе называли ещё Оранжевой, или Дуфлом (неизвестно почему). И потому улыбнулся.
Было от чего. Настоящему, правильному, истинному таможеннику полагалось быть обширно-массивным, одним размером внушающим доверие, толстым от хорошего житья, постоянно что-то жующим, курящим крепкий табак, вино пьющим только самое лучшее, но в огромных количествах потребляющим тёмное или светлое пиво или гномский эль марок «Гномское забористое», «Подгорный верняк» или «ГнЭль» (в вопросах названий дфарфы изобретательностью не отличались).
Желательно также ему быть лысым, или хотя бы с залысиной, полированной и масляно блестящей, как в свете солнца, так и в освещении ламп. Носить мех, кожу и дорогую шерсть, одеваться со вкусом, непременно с золотом или хотя бы с серебром, с гильдейским кольцом, по которому был виден ранг, ходить постоянно с кошелем, вышитым бисером из шлифованного хрусталя. Кроме того, каждый таможенный должен обладать зычным голосом, свидетельствующим о прекрасных условиях жизни, а также широкой ухмылкой, говорящей о хорошем характере и присущей только таможенникам (гаральдским, ясное дело) доброте.
Должен он также сорить деньгами весьма и весьма, недоедать дорогие блюда и недопивать дорогие вина, никому и никогда не давать чаевых или в долг, все тратить только на себя, любить и лелеять природу (в качестве какого-нибудь домашнего или ручного зверья), обожать женщин и детей, которым разрешается дарить подарки и оказывать знаки внимания, и, наконец, быть отличным семьянином, несмотря ни на что.
Если ты видишь перед собой такого человека, знай, что только в Гаральдской Оранжевой можно достичь таких высот и сделать такую прекрасную карьеру, на которую (впрочем, как и на тебя самого) будут с завистью смотреть ханжеские чопорные аристократы с бледными руками, туповатые воины, трясущиеся ювелирщики, дёрганые оружейники, грязные политики, завязшие учёные, надменные ученики, беспринципные проститутки, глупые, как пробка, земледельцы и отчаянно бедствующий по вине всех вышеперечисленных народ.
Вспомнив все это, Даниэль вспомнил и известную многим прославленную несговорчивость и подозрительность северных таможенников и вдруг впервые с ужасом подумал, что ему с его сумкой, доверху набитой странным содержанием, возможно, придётся весьма непросто.
— Дьявол, — прошептал он почти про себя, чтобы остальные не слышали; ненадолго задумался.
Тем временем колеса чуть скрипнули (этот правящий держал свою изящную колымагу в отменном порядке), начался долгий и осторожный спуск.
Даниэль, подумав, что после времени уже не будет, приказал вознице немного подождать; никого, кроме них троих, в повозке не было, а значит, и возражать было некому.