Дорога китов

― Бодвар, ты и Валкнут, возьмите еще троих и ступайте обратно к двери. Когда Орм через колодец доберется до нее, ему может понадобиться помощь. А потом позовете нас.

Оба тяжко вздохнули. Бродить по этой богами проклятой горе никому не хотелось. Однако все лучше, чем спускаться в колодец. Но Эйнар сказал ― «когда» я доберусь до двери, а не «если» доберусь.

Я почувствовал рядом Хильд, ее ладонь на моей голой руке. Я заглянул в ее темные глаза и увидел страх. «Однако не за меня», ― подумал я, засовывая в сапог огниво и едальный нож.

На краю каменного кольца Эйнар стиснул мою руку, его взгляд впился в мое лицо, как когти. Он ничего не сказал и сразу же отпустил меня.

Снова в колодец, с факелом в руке. Очутившись вблизи отверстия, я велел остановиться и немного повисел, изучая дыру. Потом изогнулся и просунул в него ноги по колено.

Слишком узко. Как быть с факелом? Под пояс не засунешь, пока он горит. А в темноте оставаться не хотелось.

В конце концов я придумал. Развязал штаны, вытянул из них завязку. Штаны упали, повисли на сапогах, я оставил факел тлеть, привязал конец завязки штанов к его торцу и сделал петлю.

В темноте я повесил петлю себе на шею, потом пролез в дыру, отпустил веревку ― и остался один. В темноте. В дыре размером не больше склепа.

Она шла вниз под углом, как и следовало ожидать, и я сулил самые богатые жертвоприношения всем богам ― асам, ванам и прочим, о которых только мог вспомнить, молясь, чтобы дыра не стала уже. Руки за головой, ладони распластаны на грубом камне ― обычная скальная порода, подумал я тем уголком рассудка, который не вопил в ужасе.

Точно могила. Темно... Я ударился обо что-то и остановился. Твердое. Застрял.

Ничего подобного мне прежде испытывать не доводилось. Сам не знаю, как не закричал, не забился в страхе. Свод давил, пот заливал и жалил глаза, я слышал свое хриплое дыхание в этой жаркой тьме.

Я лежал, вытянув руки за головой, и пытался оттолкнуться. Бесполезно. Ноги уперлись в твердое. Я чуть-чуть приподнял колени к потолку, оцарапался и почувствовал, как течет из ссадины кровь. Уперся ― ноги нащупывали только камень.

Я сморгнул, чтобы избавиться от пота, перевел дыхание и попытался подумать. Дыра сворачивает! Ну конечно! Я уперся в поворот.

Извернулся ― ощутил, как ноги скользят, ― вздохнул с облегчением ― понял, что уже не скольжу, а падаю. Я полетел вниз, обдирая кожу на ладонях, и врезался во что-то, головой и ободранными локтями ударившись о нечто твердое.

Пыль. Почти невозможно дышать. Задыхаясь, я утратил остатки храбрости, заметался, но потом с немалым трудом выбрался из того, что казалось постелью, ― и снова наткнулся на что-то жесткое.

Я вдруг увидел свет ― внутри своей головы, ― и когда наконец со стоном выпрямился и потрогал рану, руки стали липкими. Но я мог дышать, хотя пыль еще не осела.

Кажется, лестница. Я стал карабкаться. По счастью, факел не потерялся, а в сапоге у меня были нож и огниво. Чирк! Первая искорка оказалась яркой, и я разглядел, что стою в рудничном треке, ― «лестница» оказалась деревянными поручнями.

Еще искра, еще и еще ― сухой мох затлел. Я медленно и осторожно раздувал огоньки, потом поднес мох к факелу ― и у меня появился светильник.

Квадратное помещение футов десяти в высоту. То, что я принял за постель, оказалось кузнечным горном с металлическими краями, полным золы. Черная завеса кружилась под потолком и медленно оседала на мое тело.

Какие-то бочки, рядом с ними покосившийся стол с покрытыми пылью инструментами. Рудничный трек уходил в темноту в обе стороны. В пыли я различил на полу брошенную лопату.

Я поднялся, вытер от пота глаза, высоко поднял факел. Кузнечные мехи, стоило до них дотронуться, рассыпались в прах. Мое внимание привлекла наковальня. Покрыта пылью и паутиной, на вид тяжелая ― вдвое тяжелее Скапти, и ржавая. В наковальне была щель, глубиной в треть моего пальца, по всей ширине.

Я выплюнул пыль и подобрался к столу. Из двух бочек что-то пролилось или высыпалось на пол. Я нагнулся и понюхал. Металлические опилки. Еще в одной бочке был песок. По другую сторону стола стоял каменный бочонок, в котором, вероятно, держали воду.

Инструменты казались обычными для кузницы: молотки, клещи, молоты, все покрыто паутиной и ржавчиной. А вот наверху, на стене, что-то блестело.

Я поднес факел поближе и увидел вырезанную в скале полку с длинной ниткой рун. Я не смог прочитать их; не странно ли ― норвежец умеет читать на латыни, но не знает рун.

На полке лежало нечто вроде палки, как следует промасленной, с квадратным наконечником: две медные заклепки крепили шишку из блестящего металла, выступавшую из деревянного стержня на длину большого пальца и ровно обрезанную. Я не стал ее трогать ― после того как меха распались в пыль, не хотелось ни к чему прикасаться. Зола по-прежнему сыпалась с потолка, и тяжесть свода давила на меня.

Вдобавок было в этом куске дерева что-то, что мешало притронуться к нему. Он казался странным... чужим...