Дорога, которой нет

Татьяна Щербинина Дорога, которой нет

Берег

Смотрю на горячие травы и глаз не могу отвести,
мой берег заброшенный, правый, –
                              высокий, до неба почти,
как песня старинная, длинный (Россия –
                              судьба набекрень!),
лишь брёвна, да ржавая глина,
                              да тени родных деревень.
От светлого хочется плакать
                              (Кого ж тут спасёт красота?),
но красный ободранный бакен плывёт,
                              не покинув поста.
Стою на последнем пароме, смотрю на далёкий угор,
где мамин зелёненький домик, и ласточки
                              режут простор.
Я знаю: мгновенье – и снова огромный
                              потянет магнит,
песчаною низкой подковой обхватит,
                              сожмёт, полонит
тот, левый, – большая дорога, зудящая масса людей,
там тоже живётся убого, но чуточку всё ж веселей.

На палубе ветер противный, коричнево волны кипят,

смотрю и смотрю неотрывно, пока ещё можно, назад.
Штыками оставшихся елей небес охраняя гранит,
мой правый, не сдавшийся, берег,
как Брестская крепость, стоит.

Два прадеда

История – тёмное дело.
По воле судьбы у меня
Два прадеда – «красный» и «белый»,
Два сердца, два грозных огня.

Один – голоштанный Петруха,

Мечтатель, подвешен язык.
Плевались по Тойме старухи
Вослед: «Сотона, большевик!»

Смотрел он сурово и жёстко,

Но совесть, как видно, была:
Ушёл, не стерпев продразвёрстки,
На фронт из родного села

И сгинул в кипящем пространстве,

Оставив детей и жену,
«От голода и от тиранства»
У белополяков в плену.

Второй не рассказывал байки.

С холодным азартом в глазах
Лупил комиссаров нагайкой
Упрямый уральский казак

И также безвременно сгинул

В степи, посреди ковыля,
Прадедушка Фёдор Щербинин –
За веру, за Русь, за царя.

Не знаю я, кто из них прав был.

Теперь до скончания дней
Два прадеда – «белый» и «красный» –
Отчаянно спорят во мне.

Свинцом да железом калёным

История нам воздаёт.
Свеча у разбитой иконы.
Россия. Семнадцатый год…

По дороге в Тойму

Кусочек лакомый – земля
лежит на блюде.
Не плачь о брошенных полях,
поплачь о людях.

Не одолела их война,

жизнь не сломила.
Остались только имена:
Иван, Людмила.

В траве осевшие кресты

без всякой веры,
ушедший в землю монастырь,
высокий берег.

А мне всё блазнится: форсист,

душа наружу,
в деревне русской гармонист
поёт «Катюшу».

Время песка