Читаем Дорога-Мандала полностью

Миновав разрушенный город, поезд оказался среди заливных рисовых полей с колосящимися зелёными побегами. Слева виднелись круглые пологие горы, справа временами проглядывала блистающая синева моря. Поезд проезжал мимо маленьких станций. Когда поезд прибудет в Тояму, Сая не знала. Можно было бы спросить у супругов, сидевших напротив, но они могли догадаться о её прошлом, как догадались о прошлом той женщины. Обняв сидевшего на коленях сына, Сая сидела на пропахшем потом и грязью сидении и слушала стук колёс. Когда сын попросился по-маленькому, она подержала его перед окном, и он помочился прямо в окошко. Из-за вещей в проходе протолкнуться до туалета было почти невозможно, поэтому и другие поступали так же, и иногда через окна залетали брызги мочи. Но окон никто не закрывал, ведь стоило сделать это, и запах людского пота становился невыносимым. Люди продолжали сидеть среди брызг мочи, среди пота и грязи, надеясь как можно скорее добраться до места.

На больших станциях, таких как Окаяма или Осака, поезд стоял подолгу. Во время таких стоянок пассажиры выходили на платформу, на продовольственные карточки, полученные в Управлении по оказанию помощи репатриированным, покупали еду, набирали воду во фляжки. Сая на платформу не выходила. Она боялась отстать от поезда и не добраться до Тоямы. Она ела выданные им перед отъездом из гостиницы рисовые колобки-онигири и сухари и не вставала со своего места у окна. На больших станциях Сая смотрела на толпы людей, ждавших поезда, согнувшись под тяжестью потёртых заплечных мешков, держа поклажу в обеих руках. Праздных зевак не встречалось вовсе. Когда подходил поезд, люди штурмовали его не только через двери, но и через окна. И коридоры, и тамбур были забиты, люди пристраивались даже на ступенях вагонов. Они напоминали муравьёв, кишащих перед разрушенным муравейником. Суетливо копошащихся в поисках места для нового муравейника. И всё-таки они были очень энергичны. Глаза горели надеждой, они болтали и суетились, как малые дети.

Если изредка и грохотали пустые вагоны, это всегда оказывались составы оккупационной армии. Белые мужчины в зелёной военной форме, покуривая трубки, спокойно читали газеты, смеялись, усадив рядом с собой японок с накрашенными губами. Японцы в поношенной военной форме и в залатанной грубой одежде проходили мимо вагонов оккупационной армии, будто не замечая их. Редко кто смотрел на эти вагоны со злобой и гневом. Такое безразличие удивляло Саю. Разве не эти люди убивали малайцев японскими мечами? Оккупация должна была вызвать у них большую ярость. Между тем они вели себя безразлично, как извлечённые из земли дождевые черви.

Поезд шёл весь день, и один за другим сменялись пейзажи: большие и маленькие станции, серые здания, теснящиеся дома больших городов, окружённые заливными полями деревни. В вагон, поначалу переполненный шумом и гамом, незаметно пробралась мрачная тишина. Шёпот разговоров смешался со вздохами. Воодушевление, с которым садились в поезд, прошло, и теперь всех переполняло беспокойство о своей дальнейшей судьбе. Но на сердце Саи было спокойно. Беспокойство возникает, когда задумываешься о завтрашнем дне. Для неё же завтра не существовало. В лесу, где она родилась и жила, всегда было только сейчас. Сейчас светит солнце и есть еда, а потом вдруг — идёт ливень, и еды нет. В следующий миг дождь прекращается, и рядом с хижиной обнаруживаются созревшие фрукты. Поэтому, глядя в окно поезда, Сая видела лишь сменяющие друг друга мгновения. Наконец пейзаж за окном погрузился в вечерние сумерки. В вагоне стало темно, а людские голоса стали ещё приглушённее. В наполненном сонным дыханием вагоне Сая достала из мешка с семенами орех ареки и принялась его есть. Её язык покраснел. Под хруст пережёвываемого ореха стук идущего поезда незаметно превратился в шум бури в малайских джунглях. Запах пота и грязи — в смешанный запах дождя и влаги. Сая очутилась в лесу. Стоя под деревом, она неподвижно ждала, когда пройдёт ливень. С треском раскачивались ветви, нескончаемый дождь лил во тьме. И среди этого дождя, слившись с деревьями и травами, замерла Сая. Ускользнув от шагов времени, Сая очутилась здесь и сейчас и забыла, где она и когда она…

7

Старенький голубой «фольксваген» ехал по дороге вдоль дамбы реки Тибаси, чьи воды закат чуть тронул багрянцем. Река, сбегавшая с грозно высившейся, тёмно-синей на фоне летнего неба горной гряды Татэяма, тихо струила свои воды к заливу Тояма. С проложенной по насыпи дороги открывался вид на простиравшиеся по обоим берегам реки сельские пейзажи. Сидевший за рулём Асафуми с удивлением смотрел на вгрызающиеся в рисовые поля, покрытые зелёными побегами, огромные супермаркеты, новые жилые кварталы, служебные общежития, покрытые гравием расчищенные участки земли.

— Как же здесь всё изменилось! Во времена моего детства здесь не было ничего, кроме рисовых полей.

Сидевшая на переднем сиденье Сидзука тоже выглянула в открытое окно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Terra Nipponica

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза