Читаем Дорога-Мандала полностью

Слушая разъяснения Кикуо, перелистывавшего реестр, Коитиро снова спросил у Михару: «А Дорогу-Мандала знаешь?» Но Михару отрицательно покачала головой.

— Это всё первые продажи в кредит от двадцать второго года Сёва.[28] Странно, но долги по оплате лекарств так и не взысканы, — сказал Кикуо самому себе.

Первые продажи в кредит осуществлялись тогда, когда работа с новыми клиентами только начиналась. Торговля лекарствами начинала приносить доход только после повторного визита в дом клиента. Даже такому дилетанту, как Асафуми, было непонятно, почему Рэнтаро, оставив лекарства в домах новых клиентов, больше туда не вернулся.

— Может, он обходил другие места? — предположил Асафуми. На что Кикуо по-бульдожьи выпятил губы:

— Двадцать второй год Сёва — это же сразу после войны. Повсюду не хватало лекарств. Я слыхал, что торговцы, как только что оперившиеся птенцы, сновали повсюду, ездили часто и подолгу. В это время отец со старшим братом постоянно были в дороге, и дел у них, наверное, было невпроворот.

— Да, но оставить без внимания дома новых клиентов? К тому же, деревня Оояма совсем близко?! — воскликнул Коитиро.

В ответ на это Кикуо задумчиво промычал что-то невнятное.

Асафуми осушил бокал с пивом. Он подумал, что раз Рэнтаро не наведался во второй раз к новым клиентам, может, он совершил там какую-то оплошность. Но тут Коитиро, взглянув на Асафуми, сказал:

— Асафуми, раз ты собираешься стать торговцем лекарствами, может, разок посмотришь, что сталось с деревнями вдоль Дороги-Мандала? Если повезёт, попроси разрешения оставить у них лекарства. Конечно, нет смысла взимать долги пятидесятилетней давности, но этим можно воспользоваться как предлогом, чтобы получить разрешение хранить там лекарства. С помощью этого реестра было бы легче найти новых клиентов.

— Во всяком случае, хорошо бы сначала проверить всё самому. Так бы ты скорее усвоил особенности нашего ремесла, — с энтузиазмом присоединился к брату и отец.

Этот неожиданный поворот в разговоре привёл Асафуми в замешательство. Он думал, что покамест будет лишь помогать в торговле отцу и брату. Не найдясь с ответом, он молчал.

— Я-то думал, что отец перед смертью передал мне все реестры, а оказывается — нет. Не было ли там других тетрадей? — спросил Кикуо.

— Только эта. Она лежала в пустой коробке, видимо, принадлежавшей Сае.

Услышав имя Саи, Кикуо откровенно насупился.

— Эта женщина ничего не смыслила, она могла выбросить другие тетради.

Асафуми увидел, как лицо отца исказилось ненавистью.

8

— Следующая остановка Фукуи, Фукуи.

Сая проснулась, услышав донёсшийся издалека голос. Остановку объявил пробиравшийся через проход служащий железной дороги. За окном на востоке небо начинало светлеть. Пассажиры, выходившие в Фукуи, принялись собирать свой багаж. Поняв, что это ещё не Тояма, Сая снова закрыла глаза.

Затем сквозь сон она услышала: «Канадзава», и наконец до неё донеслось слово «Тояма». Сая вскочила, как потревоженная курица-наседка.

Совсем рассвело. Расстилавшееся справа море теперь вдруг оказалось слева. Люди вокруг суетливо собирались. Большинство пассажиров были распределены в вагоны по месту назначения, и, похоже, в Тояме собирались сойти почти все пассажиры из вагона Саи.

Поезд подошёл к станции Тояма. Разбудив сына, Сая вместе с потоком пассажиров вышла из вагона. Она шла, лавируя среди снующих по платформе людей с огромными тюками за спиной.

— Уважаемые репатрианты, соотечественники, прибывшие из заграницы, с возвращением! Вас ждёт горячий чай. Пожалуйста, передохните.

Оглядевшись, в одном из закутков станции она увидела школьниц, помогавших донести багаж и раздававших чай. Рядом стоял молодой станционный служащий с повязкой на рукаве и говорил в громкоговоритель. До сих пор Сая смотрела на толпу из окна поезда, когда тот прибывал на крупные станции, теперь они вместе с сыном окунулись в такую же толчею. Словно все разом кинулись менять место жительства. Худые, в потрёпанной одежде, с голодными глазами люди шли, таща за собой багаж. На костылях, с ожогами на лицах, безрукие. Бывшие военные с суровыми лицами, в обмотках, в фуражках со сломанными козырьками, куда-то спешащие мужчины с напомаженными волосами, в галстуках, с бодрым выражением лиц, суетливо идущие женщины странного вида — в кимоно с нашитым на груди именем и в брюках. Очередь перед кассами. Ждущие своей очереди люди в грязной одежде с огромными сумками в руках. Они ждали не билетов, а чего-то ещё, чего-то, что выдавали за прилавком. Они не замечали ничего вокруг. С горящими глазами люди смотрели на окошко кассы — будто видели перед собой то, что так жаждали заполучить. Сая подумала, что эти люди видят всё, кроме того, что ждёт их впереди.

Под вывеской «US ARMY R.T.O.»,[29] скучая, стояли в карауле белые солдаты. С винтовками наперевес они наблюдали за проходящей перед ними толпой японцев, а те шли мимо, смеясь и болтая, будто не замечали караула.

Саю вновь охватило странное чувство, испытанное ею, когда она видела составы оккупационной армии.

Перейти на страницу:

Все книги серии Terra Nipponica

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза