Дорога мертвеца. Руками гнева

— Черт, — сказал Билл. — Сам ты давно стал цвета грязи. А уж смердишь, как самая тухлая грязь. — Ты, мистер, вякнешь еще слово, — сказал Хрыч, — и задницу тебе будет подтирать гробовщик. — Он снова взвел курки дробовика. — Ружье может случайно выстрелить. Всякое бывает, а кто потом будет спорить?

— Уж не я, — сказал помощник. — По мне, Билл, куда проще, если ты труп.

Билл уставился на Преподобного.

— Ага, да вот Преподобный вряд ли такое одобрит, а, Преподобный?

— Честно говоря, мне все равно. Я не миротворец и не привык прощать, пусть даже то, что ты сделал, меня не коснулось. Думаю, мы все давно и прочно погрязли в грехе. Видно, никто из нас не заслужил прощения.

Билл съежился на своем пеньке. В этой компании рассчитывать на сострадание не приходилось. Хрыч продолжал свой рассказ.

— Так вот, пасечника этого, Гимета, не сказать чтобы сильно любили. Слава о нем ходила как о жестоком негодяе. Я его знал, все так и было. Раз видел, как он схватил щенка и отрезал хвост своим ножом, просто чтобы покуражиться. Паренек-то, чей щенок, хотел его отбить, да Гимет ножом распорол ему руку. И никто слова не сказал. Тут законов нет, а духу ни у кого не хватило против него переть. У меня тоже. Он много чего натворил, даже убил двоих, заявив, что якобы защищался. Как знать, да только Гимет всегда куда-то ввязывался, и где он — там кого или убьют, или покалечат, или обидят.

— Билл у нас прямо как брат Гимета, — сказал помощник.

— Э, нет, — покачал головой Хрыч. — Этот паскудник не потянет и прыща на подлой старой заднице Гимета. Поселился Гимет в хижине у Кладбищенской дороги. Пчел разводил, а мед возил продавать в здешнее местечко. Или, коли хотите, городок. Называется Чоу, по имени парня, который тут когда-то жил. Он, значит, помер, а свиньи его сожрали. Прям у себя в загоне: стоял, выливал свиньям помои — и хлоп, а они его потом растащили по всем углам. На том самом месте выстроили лавку, а название так и пристало. Гимет возил мед в эту лавку, и, хоть сам был дерьмом, мед у него получался первостатейным. Сейчас бы хоть каплю такого. Темный, ароматный, слаще любого сахара. Потому, кроме прочего, ему многое сходило с рук. Убийства и все такое людям не по нраву, но уж мед-то любили все.

— Так о чем рассказ? — подал голос Билл.

— Не нравится рассказ, — сказал Хрыч, — посиди подумай, как по твоей шее придется веревка. Это тебе уж точно займет мысли, умник.

Билл хмыкнул и отвернулся к стене, будто рассказ его совсем не занимал.

— Да, так вот, как ты мед ни люби, конец рано или поздно наступит. Случай вышел с той девчонкой, Мэри Линн Тушу. Полукровка она была, наполовину индианка и красотка на загляденье. Волосы как смоль черные, такие же глаза, а личико точь-в-точь как у актерок на карточках. Ростом всего пять футов, а волосы едва не до земли. Отец ее умер от оспы. Да и мать часто болела. Вязала, значит, веники из соломы с прутьями и торговала понемногу, садик завела и поросенка. Когда это случилось, Мэри Линн было лет тринадцать или четырнадцать — не старше.

— Начал рассказывать — не топчись на одном месте, — сказал Билл.

— Интересно, стало быть? — спросил Хрыч.

— А есть выбор? — сказал Билл.

— Давай, — сказал Джебидайя. — Рассказывай о Мэри Линн.

Хрыч кивнул.

— Гимет ею соблазнился. Приметил ее, когда та принесла материны веники в лавку. Подстерег ее, схватил и, как девчонка ни визжала и ни брыкалась, бросил поперек седла будто куль с мукой. Хозяин лавки, Мак Коллинз, пробовал его образумить. Вроде сказал, мол, так нельзя. Но не особо напирал, как я слышал, да как его судить? С Гиметом связываться опасно. В общем, Гимет ему в ответ: «Дай ее матери большой кувшин меду. Скажешь, за дочку. Там, глядишь, я еще один пришлю, коли мясцо здесь и вправду нежненькое». С этими словами хлопнул Мэри Линн по заду и ускакал.

— Вот этот малый мне по вкусу, — заметил Билл.

— Я уже сыт тобой по горло, — сказал Джебидайя. — Прикрой рот, пока я не почистил его револьвером.

Билл сверкнул глазами, но ответный взгляд Преподобного был таким же зловещим и хмурым, как дула хрычовской двустволки.

— Конец у истории мрачный, — продолжал Хрыч. — Гимет привез ее к себе и попользовал на все лады. Столько раз, что едва не замучил до смерти, пока не выпустил или не напился до того, что та сама сбежала. За время, пока брела до города по Кладбищенской дороге, бедняжка настолько истекла кровью, что дома лишилась чувств и на другой день умерла. Больная мать тогда поднялась с постели и на муле поехала к кладбищу. Как уже сказано, мать была индианкой, знала обычаи предков и о тех старых богах, хоть вовсе не индейских.

— Она знала знаки, что рисуют на могильной земле. Всего мне не известно, но вроде отыскала она одну старую могилу и исполнила обряд, а в конце перерезала себе горло прямо на могиле, так что кровь впиталась в землю и нарисованные там знаки.

— Какая ей с того польза, не пойму? — сказал помощник.