Дорога миров (Повести и рассказы)

И вдруг Гунлауг понял, что теперь может делать все что угодно. И ничего не бояться. Хотя бы потому, что он уже почти мертв. Да, конечно, он двигается, думает и дышит. Но на самом деле он уже является покойником, поскольку не в состоянии изменить ничего.

Осознав это, Гунлауг почувствовал облегчение и даже хмыкнул: оказывается, потеряв все, он получил кое-что взамен. Пусть гораздо меньше, чем имел, но все же… Определенность.

Гунлауг засмеялся.

Он увидел себя как бы со стороны и услышал свой смех, хриплый, полубезумный… И все никак не мог остановиться, изо всех сил колотя ладонями по коленям, мотая головой из стороны в сторону и широко разевая рот.

Окончательно обессилев, он все же перестал смеяться и некоторое время лежал молча, глядя в быстро темнеющее небо. А потом уснул, быстро, почти мгновенно.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Гунлауг открыл глаза и утонул в голубизне утреннего неба.

Под сердцем странно и сладко сосало. Он даже было подумал, что снова оказался в мире своих снов. Ему хотелось, чтобы над его головой снова светили разноцветные солнца и крапчатые луны. Ему хотелось, чтобы его щеки снова гладили перламутровые, словно раковины, рассветы и спокойные, мудрые закаты. И тогда он пройдет через исковерканные миры плохого настроения и легкие, безмятежные миры душевного покоя, туманные миры юношеских грез и пурпурные — мучений совести. А потом, когда устанет, он присядет на холме лучшего из своих снов, раздумывая о смысле жизни, тщете всего сущего, и будет слушать грустные песни бессмертных фениксов. Настанет ночь, он спустится в долину и разведет костер. Сон пошлет ему выходящих из тумана коней. Они будут смотреть на Гунлауга дикими испуганными глазами и наконец, всхрапнув, уйдут обратно, в белесую пелену. Русалки станут плескаться в воде, зазывая его своим звонким смехом. И где-то за холмами чуть слышно запоет малиновка…

Наваждение исчезло, и Гунлауг понял, что лежит на самой обыкновенной поляне в самом реальном из миров.

Птица-лоцман сидела на ветке ближайшего дерева, чуть заметно покачивая хвостиком и гордо подняв кругленькую головку с пушистым хохолком.

— Ничего, старуха, — сказал Гунлауг. — Скоро все кончится…

Птица-лоцман тяжело поднялась с ветки и, сделав над его головой круг, стала подниматься вверх. Вот она увидела птицу черного мага и, снизившись, полетела, указывая направление. Гунлауг пошел следом.

Курить хотелось смертельно.

Полянка кончилась, он шагнул в лес и внезапно, нос к носу, столкнулся с сыном змеи.

Тот был стар, об этом говорили поросшие зеленью бляшки на морде, глубоко сидевший в глазнице третий глаз, внимательный и настороженный.

Увидев Гунлауга, сын змеи остановился и зашипел. Его правая рука ухватилась за рукоятку висевшей на поясе длинной шпаги.

Гунлауг тоже остановился и стал ждать, что будет дальше. К мечу он даже не притронулся.

— С-с-с-сс… — Сын змеи выпустил через носовое отверстие воздух. — Инспектор снов. Я узнал тебя, ты — Гунлауг.

Усмешка скользнула в уголке пасти. Мелькнули острые, кривые зубы.

— Да, ты угадал. Так что же не нападешь? — спокойно спросил Гунлауг. — Или испугался? Ты — доблестный рыцарь холодных пещер и удара из-за угла!

— Страх мне неведом. Но трогать тебя я не буду. Ты — добыча того, кто сильнее меня. Иди, иди, он тебя ждет…

— Где?

— Там, где ты этого меньше всего ожидаешь.

— Он меня убьет?

Сын змеи иронически посмотрел на Гунлауга и ничего не ответил.

— Ну хорошо, — сказал тот. — А как он выглядит?

— Ты его узнаешь. — Собеседник повернулся, чтобы уйти.

— Подожди.

— Ну? — угрюмо глянул на него сын змеи.

— Я давно хотел поговорить с тобой. Почему ваше племя считает людей своими врагами?

Вместо ответа сын змеи процитировал:

— «И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее: оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту…»

— Откуда? — удивился Гунлауг. — Ведь эту книгу я читал в одном из своих снов. Каким образом ты добрался до нее?

Сын змеи опустился на корточки, сделав знак Гунлаугу поступить так же. Потом, когда инспектор снов уселся поудобнее, он отогнул одну из роговых пластинок у себя на ноге и достал из-за нее две сигареты. Помедлив секунду, Гунлауг сигарету все же взял. Чиркнув спичкой все по той же пластинке, сын змеи затянулся ароматным дымом и, выпустив его через носовое отверстие, сказал:

— А почему ты считаешь, будто никто не имеет права заглядывать в твои сны? Впрочем, мы делали это очень осторожно и незаметно, стараясь, чтобы ты ни о чем не догадывался.

— Но зачем?

— Ну хотя бы затем, что любопытны.

— Погоди, тогда получается, что некоторые из вас умеют путешествовать по снам?

Сын змеи кивнул.

— Для того чтобы попасть в мир снов, мы используем особые снадобья, известные только нашему племени. Надеюсь, ты не забыл, что в этом мире нет никого, кто знает травы лучше нас?

— А на людей ваши травы действуют? — спросил Гунлауг, с наслаждением вдыхая дым.

— Да. — Сын змеи ехидно улыбнулся. В этот момент он походил на охотника, увидевшего, как в один из расставленных им силков вот-вот должна попасть добыча.