Дорога на Астапово [путевой роман]

Что я люблю у Толстого, так это несобственную авторскую речь, нет, не ту, которая становится явной, когда собирается в главы, вызывая стон у школьниц, а междометие, комментарий к фразе главного героя. Скажем, такой пассаж: «Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим»[21].

Вот если вглядеться в список томов наиболее полного издания Толстого, так называемого юбилейного, то можно сделать очень интересные выводы. Это собрание, кстати, не академическое, но приближается к нему — так, кажется, сказал Эйхенбаум. Сейчас, мадам, я вам скажу, собираются издать стотомник — посмотрим, что из этого выйдет.

…Итак, юбилейное собрание, выходившее в 1928–1964 годах, делалось тремя сериями: серия первая (произведения) тома 1–45, серия вторая (дневники), тома 46–58, серия третья (письма), тома 59–89. Причём в серии «произведения» опубликованы не только знаменитые романы, но и «Новая азбука и русские книги для чтения», педагогические статьи, два тома «На каждый день», «Круг чтения» и, разумеется, черновики и варианты. У читателей Толстого могут быть разные предпочтения: некоторые любят «Анну Каренину» и «Войну и мир», а «Воскресение» на дух не переносят. Другие любят и «Фальшивый купон», а от пьесы «Плоды просвещения» и вовсе приходят в экстаз.

Однако ж из структуры юбилейного собрания можно сделать обещанный интересный вывод: мы все оставляем вокруг себя довольно много текстов. Я не берусь дать руку на отсечение, что всякий поборет Толстого, но если этаким способом напечатать твои статьи, то выйдет изрядное собрание. А уж если комментированным и атрибутированным корпусом издать наши SMS и интервью! И не счета «Билайн, 4000 рублей, срок оплаты до 13.07.2009», а вполне себе включающиеся в собрания «Приходи на площадь к Исакию, там все наши:))» и «Вчера с Божьей помощью поимел Аньку К.».

По какому списку вести зачёт? Каким корпусом текстов предстаёт писатель перед обществом и потом перед Богом? И вот тут оказывается (если произвести смешной и некорректный опыт, закрывая пальцами или бумажкой тома в списке), что не всеми девяноста томами Толстой велик, а лишь (условно) десятком в первой серии. Дело не в том, что остальное никуда не годится (хотя некоторые осмеливаются об этом заявить), а в том, что остальное — дополнительно. Более того, большое (и большее) количество из того, что вошло в юбилейное собрание, вообще не предназначалось к печати.

Причём мы сейчас всматриваемся в Толстого, который, как и положено идеальному писателю в идеальной России, прожил длинную жизнь. А ведь бывало, что только присядет русский писатель к столу, как в дверь ему постучали, побили и повели к оврагу, клацая затворами. Или опять же, только приготовился поэт что-то написать, как — раз! — и упал с «Интернационалом» в скошенные немецким пулемётом травы.

Нет, примеров избыточно много писавших классиков я не наблюдаю. Более того, есть множество жалоб от тех, кто писал помногу вынужденно, из-за денег. Известны тридцать томов Достоевского (с письмами, да), так известно и то, как он говорил Соловьеву о зависти к Толстому: «И знаете ли, ведь я действительно завидую, но только не так, о, совсем не так, как они думают! Я завидую его обстоятельствам, и именно вот теперь… Мне тяжело так работать, как я работаю, тяжело спешить… Господи, и всю-то жизнь!.. Вот я недавно прочитывал своего „Идиота“, совсем его позабыл, читал как чужое, как в первый раз… Там есть отличные главы… хорошие сцены… у, какие! Ну вот… помните… свидание Аглаи с князем, на скамейке?.. Но я всё же таки увидел, как много недоделанного там, спешного… И всегда ведь так — вот и теперь: „Отечественные записки“ торопят, поспевать надо… вперёд заберёшь — отрабатывай, и опять вперёд… и так всегда! Я не говорю об этом никогда, не признаюсь; но это меня очень мучит. Ну, а он обеспечен, ему нечего о завтрашнем дне думать, он может отделывать каждую свою вещь, а это большая штука — когда вещь полежит уже готовая, и потом перечтёшь её и исправишь. Вот и завидую… завидую, голубчик!»[22]

Но пока быстро и много пишущий писатель платит за эту быстроту небрежностью письма и (иногда) психозом.

Раз уж речь зашла об обеспеченности, мы со спутницей как-то плавно перешли к доходности Ясной Поляны. Достоевский зря завидовал Толстому: мой Критик как-то листал приходно-расходные книги Ясной Поляны и обнаружил, что приходу там было в 1910 году 4626 руб. 49 коп., а расходу — 4523 руб. 11 коп.