Дорога на Эшгет

— Точно, — Йорхен хмыкнул. — Наши семьи мертвы во благо высшей цели, и мы — часть ее воплощения.

Когон осторожно вырвал руку, посторонился. Что он пропустил, когда был в забвении? Это ли его сородичи? Где их вздорный нрав и дерзкие речи? Где ярость и былое высокомерие? Где настоящие орки?

— Жаль, что это другое племя, — Йорхен почесал нос, поморщился. — Своих бить куда приятнее.

— Так бей! — Когон накинулся первым. Что-то громыхало у него в висках, и холодели ладони, но оттого крепче он сжимал топоры. К горлу подступал тот самый ком, что засел где-то под сердцем, и ноздри раздувались от тяжелого дыхания.

На кончиках пальцев кипела ярость, она буквально рвалась наружу, вселяясь в лезвия невидимым духом. И лезвия слушались его волю.

— А-ар-рр! — Когон замахнулся вновь, Йорхен только и успел округлить глаза, топор вошел в его ключицу, Гнехт вынул меч.

— Ты мертвец, Когон. Нас больше, — он говорил, и на его голос плотным кольцом сходились бывшие сородичи. Послышался звон стали — все, как один, достали оружие из ножен. — Но мы посмакуем твою смерть.

Он сделал выпад, Когон невольно уклонился. «Умей отступить вовремя» — указ старейшины Укмара запоздало возник в голове. Теперь уже некуда отступать, это — его бой.

И Когон побежал в атаку. Выхлестнув наружу всю обиду, вложив боль в последний рывок, он замахнулся. Но теперь Гнехт не тронулся с места. Он выставил блок. Его двуручный меч, как щит, принимал отчаянные удары, но не получал никакого урона. Когона душила злоба. Как он мог… предать?

— Дерись со мной! — он выпалил в сердцах, опуская на колени дрожащие руки. Он слишком давно не был в битве, он потерял форму. Он потерял свой мир.

— Уймись, Когон. Дай мне руку, и я сделаю тебя героем в глазах Императора. Только прими наш новый народ.

Топор оттягивал руку, и Когону показалось, что не оружие он держит, а камень — горный валун, взгроможденный на его плечи. Он тянет его, и никто не может помочь его сдвинуть, а орки — его бывшие соплеменники — восседают верхом.

Зурха улыбалась ему бледными губами, и ее лицо таяло среди алых цветов — таких же прекрасных, как она сама. Она ждала его дома, в старой лачуге на окраине Чуткого Леса, за тысячи лиг от столицы призрачной Империи — такой смутной и такой неосязаемой, что ответная улыбка покрыла его губы. Совсем чуть-чуть, и он попадет в свой мир.

Когон перехватил топоры и бросился на Гнехта. Кажется, он увернулся, но Когон уже не видел его. Из-за спины полетело с десяток стрел.

— Бей, Когон! Мы с тобой, — донеслось из чащи.

Когон обернулся, но эфес меча Гнехта оказался быстрее. Тупая боль в затылке накрыла разум, и мир снова потерял цвета. Но, наверное, уже в последний раз.

* * *

Его тащили по земле, затем взгромоздили на варга и везли по дорожной грязи, но он не мог чувствовать. Сквозь закрытые веки пыль облепила глаза, руки отказывались подчиниться разуму. Его везли в столицу.

Да, это бесспорно. Его заступники мертвы, возможно, кто-то мертв из бывших сородичей. Но он — жив. Гнехт мог снести ему голову одним ударом, но лишь оглушил. Вряд ли он везет его в Эшгет, чтобы удостоить пьедестала почета.

Недолгий путь вдоль той же Вьюнки, и вот снова тот же запах гари, чьи-то крики сквозь туман, и темная ночь в глазах.

А дальше — твердая земля и бесконечный гул вместо мыслей.

Кто-то схватил его за запястья и стал связывать, второй подхватил за ноги и куда-то потащил. Спиной Когон ощутил узкую твердую поверхность. Столб.

Удар по лицу, еще удар, еще… Когон открыл глаза. С ресниц посыпался песок, ноздри вдохнули пыль, зубы заскрипели…

— Очнулся! — напротив стоял Гнехт. — Ты сам выбрал свое место, Когон. Постоишь у позорного столба до третьего заката, а дальше твою судьбу решит Император.

Хотелось кричать, но из горла вырвался лишь кашель, а следом — снова песок. Глаза резало.

Что-то наподобие сожаления Когон заметил на лице Гнехта, но тот поспешил удалиться. Ни слова о судьбе орков, ни слова о змееголовых. Когон выдохнул. Он там, где должен был оказаться с самого начала.

Сумерки окутали тени, сквозь пробуждающееся сознание орк иногда слышал шаги, шепот, чужой страх. Жители города боялись его. Но он — проигравший, он сдался, а, значит, не представляет угрозу Империи.

— Отдыхаешь? — громкий шепот возле уха заставил Когона поднять голову. Улица пустовала. Эшгет облачился в ночь. — Кое-кто подставился, наворотил чего не надо и сдался. Так нынче принято?

— Ильсо, — Когон протянул шепотом, и губы растянулись в улыбке. — Я так рад тебе…

— Вы, орки, глупцы и упрямцы, — Ильсо показался из-за спины. В ночи его бледное лицо будто светилось. — Едва мне удалось увести это племя, они вернулись на подмогу одному еще более упрямому орку.

— Проклятье… я, кажется, неплохо влип, — он усмехнулся. Ильсо гордо прошелся перед ним.

— Вся стража спит, — он шепнул и гордо поправил прическу. — Человек готовится к пиру. А мы готовы бороться.

— Я все испортил, — Когон вздохнул. — Надо было слушать тебя. А теперь я выгляжу, как дурак.