Дорога на Мачу-Пикчу

Пустой больничный коридор просматривался из конца в конец. Миновав несколько палат, Ситников перекинулся парой слов с дежурной сестрой и взялся за ручку ближайшей двери. В тамбуре было темно, доктор открыл вторую дверь и они очутились в просторной, слабо освещенной голубоватым светом комнате с большим наглухо зашторенным окном. В головах единственной кровати, рядом со столиком с приборами, сидела женщина. Горела под зеленым колпаком настольная лампа, сиделка читала книгу. При их появлении она попыталась встать, но Павел Степанович остановил ее жестом.

На кровати, опутанный шлангами и проводами, лежал, выпростав поверх одеяла руки, мужчина. Его осунувшееся лицо было мертвенно бледным, губы плотно сжаты, высокий лоб в обрамлении пегих от седины волос казался особенно большим и каким-то мертвенно закостеневшим. Если он и дышал, то это было трудно заметить.

Александра Николаевна смотрела на мужа не отрываясь, но вдруг покачнулась и начала оседать на пол. Доктор подхватил ее под руки и увел в кабинет. Усадив на диван, поднес к носу ватку с нашатырем. Женщина пришла в себя и разрыдалась. Павел Степанович ей не мешал. Поданный им стакан воды только прибавил слез. Чувствуя, что начинается истерика, Ситников достал из шкафчика начатую бутылку и плеснул в стакан коньяка.

— Пейте!

— Я… я на машине! — отвела руку продолжавшая всхлипывать женщина.

— Никто вас за руль в таком состоянии не пустит!

Подождав пока Александра Николаевна вольет в себя коньяк, Ситников забрал у нее стакан и молча протянул сигарету. Закурил и сам, подсев боком к столу:

— Ну все, успокоились? Вот и славненько! А теперь давайте попробуем разобраться, что случилось с вашим мужем, потому как здоровые люди в коматозное состояние ни с того, ни с сего не впадают… — доктор замолчал, словно не был так уж уверен в сказанном, но тут же продолжил: — Спешить нам некуда, покурим и все обстоятельно обсудим… — и, как опытный психолог, начал говорить сам, втягивая таким образом женщину в беседу: — Признаюсь, был момент, когда я подумал о самом страшном, но очень скоро понял, что ошибаюсь. Существует очень редкий феномен, его даже болезнью не назовешь, известный в медицине как «локт ин»…

— Запертый внутри? — переспросила начавшая приходить в себя Александра Николаевна. — Это английский термин. Я по профессии филолог, преподаю и занимаюсь переводами…

— Совершенно верно! — подтвердил Павел Степанович. — Человек в этом состоянии заперт в собственном парализованном теле, как в тюрьме. Находясь в сознании, он прекрасно понимает, что с ним и вокруг него происходит, но лишен средств коммуникации с внешним миром. Я как-то выступал в американском Институте неврологических расстройств, так вот они считают, что заболевание это не лечится и объяснению не поддается. Единственная возможность общения таких больных с миром сводится к движению глаз, мышцы которых удивительным образом остаются не задетыми. Что касается Дорофеева, то он лишен и этой способности, а значит диагноз «локт ин» не подтверждается. И это очень обнадеживает!..

По части надежд вышел перебор, — усмехнулся про себя Ситников, — ситуация с глубокой комой немногим лучше, но надо же ей сказать что-то хорошее. И, быстро меняя тему, спросил:

— Скажите, ваш муж алкоголем не увлекался?.. Нет?.. Как все?…

— Ну, если только последнее время, — уточнила Александра Николаевна.

— И поэтому вы от него ушли? — сделал попытку догадаться Ситников. — Извините, что лезу со своими вопросами, но мне действительно необходимо это знать…

Если даже особой необходимости нет, то хотелось бы, — подумал Ситников и тут же нашел себе оправдание, которого, вообще говоря, не требовалось: — В любом случае, полезно было бы Александру Николаевну разговорить.

Женщина ответила не сразу. Сидела, задумавшись, смотрела на наросший на сигарете столбик пепла. Наконец стряхнула его в пепельницу:

— Нет, не поэтому! Это трудно объяснить… Видите ли, Павел Степанович, есть люди серые, будничные, а Глеб был с полетом, друзья его звали человек-праздник…

Ситников нахмурился:

— Почему «был»? Я бы повременил говорить о нем в прошедшем времени.

Александра Николаевна вскинула на доктора покрасневшие от слез глаза: