Дорога на остров Пасхи

Отец был как раз из таких. Он платил за все, а взамен получал самую малость.

Зато – он никогда никому и ничего не был должен.

* * *

– Да, – заключил Арт. – Он вовремя ушел. И за это я ему благодарен. Однажды папа передал через меня, что хочет встретиться с мамой. Она согласилась. Выбрали нейтральную территорию – какое-то кафе в районе «Маяковской». Я долго думал: надо ли мне присутствовать при их разговоре? Или оставить их наедине? Они бы стали выяснять, кто прав, кто виноват, и переругались бы окончательно. Но и сидеть с ними за одним столиком тоже было бы глупо: есть такие темы, на которые при детях лучше не говорить. Я сел в отдалении: так, чтобы они все время могли меня видеть. И, когда папа начинал размахивать руками, я вставал и нарочно громко двигал стулом. А когда мама повышала голос, я начинал петь. Официант смотрел на меня, как на сумасшедшего, а я заказывал новую чашку кофе, чтобы он убрался. К концу разговора у меня на столике стояло четырнадцать чашек.

У папы дела в то время пошли в гору. Ему хотелось, чтобы я стал наследником его состояния и помогал вести бизнес. К тому же мама была гораздо лучше, чем его новая пассия. Она всегда была лучше. Надежнее. И ей тоже хотелось обеспеченной и спокойной жизни. В конце концов они пришли к общему решению, потому что давно были к этому готовы. Оставалась одна проблема – твой отец. Когда я увидел, что родители глупо улыбаются друг другу, и папа украдкой положил ладонь на мамину руку, а она ее не убрала, я расплатился и выбежал на улицу.

Я поймал такси и помчался домой. Я… – Арт вздохнул и отвернулся. Видно, ему было тяжело говорить об этом. – Я застал твоего отца дома. Он, по обыкновению, ходил по пояс голый по квартире, распевал во все горло старые песни и убирался. Знаешь, просто убирался. Стирал пыль, поливал цветы, мыл полы… Словом, наводил порядок в доме. Я попросил его выслушать меня. Мы говорили очень недолго. И он все понял. Он сказал: «Сколько у меня времени?». Я честно ответил: «Немного». И ушел. Когда мы с мамой вернулись, его уже не было. И вещей тоже не было – они все умещались в большой спортивной сумке. На зеркале была записка. Она ничего не объясняла. Она просто констатировала факт. «Я ушел». И все.

Я молчал, потрясенный.

– И все? Так просто? Ты же говоришь, что он ее сильно любил? И он не стал за нее бороться?

Арти наклонился к бочке и стал почему-то усиленно сморкаться. Он плескал водой себе на лицо и приговаривал, что это необходимо сделать именно сейчас, чтобы не было синяков. Когда он закончил, я снова спросил его:

– Он так просто ушел?

– Саша, – сказал мне Арти шепотом. Громким, срывающимся шепотом. – Он же все понимал. Он всегда все понимал. О том, что он ее сильно любил, я узнал гораздо позже. Саша, я не знал! Но я думал, что поступаю правильно.

Правильно… А кто знает, как правильно? Я и сейчас-то не знаю. Так что же я хотел от Арти, которому тогда было только семнадцать, и все для него казалось черным или белым? Оттенки серого он научился различать позже. А тогда – все только черное или белое. Да что я говорю? Отцу в ту пору исполнилось сорок, а он так и не видел серого. Но означало ли это, что он сдался без борьбы?

Мне вдруг вспомнился один эпизод из детства. Мы с отцом идем по улице, и на асфальте лежит рекламный щит. Его выставили перед магазином, завлекая покупателей «дешевой, но необычайно качественной» обувью. В тот день дул сильный ветер, и щит упал. Все проходили мимо, никто не обращал внимания. Только отец подошел и поднял его. Я засмеялся и спросил, радуясь случаю ввернуть новое словечко, услышанное в школе: «Ты что, крайний?».

Он даже не задумался над ответом. «Почему? Нет. Но кто-то же должен это сделать». Для него тут не было вопроса: если кто-то должен – значит, он. Как в фильмах про войну (жаль, что их теперь редко показывают): «Добровольцы есть?». И отец, не задумываясь, шагал вперед. Он знал, что он должен.

Я думаю, он плакал, выводя два этих коротких слова: «Я ушел». Но он имел на это право: потому что никто этого не видел.

– Папа на следующий день переехал к нам, – успокоившись, продолжал Арт. – Он сразу почувствовал себя хозяином в доме. Первое, что он сказал маме, переступив порог: «Проверь, на месте ли все деньги и драгоценности». И это была их первая ссора в новой совместной жизни.

Арт оказался хорошим парнем. Искренним. И мне уже не хотелось быть с ним едким. Я улыбнулся и тихо сказал:

– Знаешь, Арти… Деды Морозы ничего не воруют. Зря их стреляют на финской границе…

* * *

Между тем дело близилось к закату. Оранжевый диск солнца, рассыпая огненные брызги, уже начал вгрызаться в горизонт, как циркулярная пила в толстую доску. А мы так и не дошли до конца. Так и не обследовали сарай.

Арт опять спросил меня про сигареты и, не дождавшись ответа, махнул рукой.

– Пошли!

Представляю, какое это было зрелище: двое парней с помятыми физиономиями, разбитыми кулаками и блуждающими улыбками, крадучись, пробирались в сарай, словно собирались воровать соседских кур. Но только нас ожидало испытание потяжелее.