Дорога на простор

Отвесный утес в этом месте надвигался на реку. Гулко отдавались голоса. На вершине гнулись ветви сосен, раскидывая в ветре, неслышном внизу, синеватый отлив хвои. В срыве крутизны зияла пещера.

...И с тех пор уже не одну сотню лет ищут в уральских пещерах несметных богатств, положенных Ермаковым войском.

Боковые речки сносили в Чусовую осеннюю муть и опавшие листья. Одна из них катилась в кедровых лесах и вода в ней была прозрачна.

- Серебряна река, - сказал Бурнашка Баглай.

И он увидел, как передний атаманский струг повернул в нее.

Больших гор не было. Обнажились камни. Исполинскими гнилыми зубами торчали скалы. Извилистые гряды преграждали кругозор и река виляла между ними. За каждым поворотом - новая тесная лощина. Каждая походила на западню. И без громких песен, засылая вперед обережной, ертаульный легкий стружок, двигались вперед казаки.

На привале атаман призвал двух татар из строгановских людей, толмачей и переводчиков. Он посадил их вместе с собой. Он был хмур и молчалив.

Моросило. То не был дождь. Каплями оседала сырая мгла. Она цеплялась за скалы, за вершины деревьев. Клочья тумана висели неподвижно, словно тут было их гнездо.

Лица людей покрыла сизая сырость. К утру одежды делались пудовыми. На дне стружков перекатывались лужицы воды.

Один из стругов тряхнуло. Люди привскочили, и сошедшиеся с обоих берегов ветви скинули с них шапки. Казаки завозились у струга в стылой воде. Под днище подсовывали ослопья.

- Сама пойдет... Сама пойдет...

Борясь с волной, приблизился Ермак. Серебрянка тут была быстра и узка. И Ермак, махнув все еще возившимся людям, велел раскатать сложенные паруса (мачты давно посрубали на судах), на живую нитку стачать паруса лыком и перехватить речку за кормой застрявшего струга.

Вода вздулась около плотины. Качнулся струг. С протяжным криком протолкнули его мимо изъеденного камня-утеса, одетого мелким ельником.

На другое утро еще в темноте люди будили друг друга. Весть мгновенно облетела стан.

- Убежали.

Не спрашивали - кто. Скрылись, несмотря на крепкую охрану, татары-проводники.

Тяжелой тишиной встретили в стане мутно сочившийся рассвет. Дико и пустынно было вокруг.

К парусному навесу атамана три казака привели человека, малорослого и скользкого, покрытого черной кожей. На коже были остатки чешуи: человек был в рыбьей одежде. Он забормотал скоро-скоро на непонятном языке. Баглай, подойдя, склонился над ним.

- Твоя врала, моя не разобрала, - сказал великан.

- Убить поганца, - сквозь зубы, с ненавистью произнес Селиверст.

Один из конвойных отозвался, как бы оправдываясь:

- Вогул, рыболов... смирный.

- Смирный? Наше будет жрать. Чтоб как на Сылве? Спокойный голос перебил:

- Ты, что ль, врага еще не повидав, убивать рад?

Селиверст онемел перед Ермаком. Вдруг маленькое, в кулачок, лицо его исказилось.

- Я... А что ж?.. Татаровья убегли... Кровное наше кому в пещере поскидали? Им поскидали! Татаровьям! Всех поганых убивать! Погибаем! выкрикнул он, все более распаляясь и уже не помня себя.

- И про Сылву ты кричал? - так же спокойно спросил Ермак.

- Зима - вот она! Память коротка, думаешь? Не забудем Сылву! Что ж мы? Без обуток... Голы!.. До одного сгинем! Погиба-а-а...

Два раза с короткого размаха Ермак ударил его по лицу. Он шатнулся, отлетел и, падая навзничь, еще кричал:

- ...а-а-а!..

- Живым оставлю, - сказал Ермак. - Людей мало. Но как еще услышу, не посмотрю, что мало: голову долой! Гноить войско не дам. Гром же свой - не на таких вот бессловесных, не на вогуличей, рыбой живых... При себе оставьте, еще понадобится ему грянуть!

И скорыми шагами пошел прочь.

К Селиверсту приковылял на искалеченных вывернутых своих ногах Филька Рваная Ноздря. Медвежьими могучими руками он приподнял его, постелил рогожку и сидел около друга, пока тот не заворочался и не застонал.

Тревожный говор слышался в стане. На весь стан раздался окрик Кольца:

- Чего гамите? Верна дорога, бурмакан аркан!

Посланный дозор воротился с вестью, что невдалеке, в двух-трех часах, есть речка и течет она в сибирскую сторону.

Водяная дорога, через Каменные горы, короче всех, никому до того не ведомая, никем не слыханная, была найдена.

Зимний острожок обнесли стоячим тыном.

Место, где стал этот второй городок Ермака, известно и сейчас: его называют "Ермаковым городищем" или "Кокуй-городищем", так как поблизости течет речка Кокуй.

Вокруг лежала охотничья страна. С вогульских стойбищ казаки привозили юколу и соленое мясо. Стойбищ не разоряли; но не все отряды блюли атаманов запрет.

Один отряд забрел далеко - до Нейвы. И татарский мурза, по волчьему закону тайги, перебил гостей всех до единого.

Ходили на охоту. Подстерегали сохатых у незамерзающих быстрин-водопоев. Из норы подняли лисий выводок. Лисят покидали в прорубь, с лисицы сняли шкуру.

Перед весной, подделав полозья под струги, казаки потащили их волоком.

- Разом! Ну-ка! Взяли! Сама пойдет...

Но струги были тяжелы. Казаки "надселись", как вспоминает песня, и кинули весь строгановский флот.

Еще двести лет спустя на Казачьем волоке лежали Ермаковы струги. Сквозь днища их росли вековые деревья.