Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941–1943

Затем неожиданно появились русские. Мы слышали над головой гудение самолетов, выискивающих цель. На дальнем конце города были видны огненные вспышки, за которыми последовали два взрыва. Гул стих, и мы опять продолжили работать, как рабы, и один за другим машины с грузом отправлялись в сторону фронта.

Через час самолеты противника вернулись, сбросил новые бомбы на другом конце города.

– Какого черта им нужно? – спросил озабоченно Пилле.

– Заткни пасть! Они выследят нас довольно скоро!

Мы становились все более нервными.

Русские продолжали кружиться над головой. В течение нескольких минут нервы были натянуты до предела. Неужели они нас обнаружат? Затем неожиданно совсем близко мы увидели две красные вспышки: осветительные ракеты запускались таким образом, что пересекались по диагонали над нашей головой. Еще больше огней опускалось вниз с другой стороны – еще незагруженные машины оказались как раз между ними! Францл был в ярости.

– Мерзавцы! – крикнул он. – У них, должно быть, есть тут шпионы!

– Быстро в укрытие! – заорал Ковак. – Огненная завеса возникнет в любой момент!

Мы побежали в убежище, не сразу его нашли в темноте, запаниковали и лишь потом, наконец, протиснулись вниз. Но ничего не произошло.

Самолеты продолжали кружить. Казалось, что их стало больше. А затем начался настоящий ад: сотрясающие землю взрывы, лязг летящего металла, действующий на нервы звук раскалывающихся бревен. Мы жались друг к другу и наклоняли голову.

Заговорили зенитки. Сквозь грохот взрывающихся бомб мы уловили звук заградительного огня зениток высоко в небе. В нос нам ударил неприятный запах гари. Вся местность была в огне. Некоторые бомбардировщики теперь летели совсем низко, их пропеллеры жужжали, как сирены.

Следующий взрыв заставил вздрогнуть саму землю под нашими ногами. Боеприпасы! Металлические осколки со свистом пролетали над нашей головой. Балки и обломки каменной кладки летали вокруг. Казалось, земля вокруг нас раскололась.

Когда наконец наступило временное затишье, мы подняли голову. Железнодорожная станция обрушилась, как карточный домик. Весь район был в сплошном дыму и огне. Поезд с боеприпасами разлетелся на мелкие кусочки. На месте склада горючего теперь была гигантская воронка.

Затем все представление повторилось снова, глухой гул бомбардировщиков заглушался грохотом взрывов, и новая волна атакующих самолетов сровняла с землей все, что избежало разрушений при первом налете.

Когда наконец все кончилось, мы выползли из своего укрытия. В ушах ощущалась давящая боль. Где же все остальные? Один за другим они выползали из своих укрытий. Но многих недосчитались. Мы стали искать. Нашли много раненых и убитых. Затем мы наткнулись на воронку, достаточно большую, чтобы вместить с десяток человек. В ней была сплошная масса окровавленной одежды и разорванных человеческих тел. Некоторые все еще стонали. Это было так ужасно, что меня стало тошнить. Так вот оно какое, истинное лицо войны! Рота потеряла девятнадцать человек убитыми, и еще больше было тяжело ранено в ту ночь.

Капитан Кребс был подавлен. Он хотел отдать нам в своей манере отрывисто-грубые распоряжения, но мог выдавать из себя лишь лязганье зубов. Создавалось впечатление, что он пал духом. У меня было тяжело на душе, так же как у всех остальных, но Кребс был настолько морально разбит, что один его вид избавил меня от такого настроения. Каким-то образом вымученный тон его голоса придал мне уверенности в себе.

В целом та проклятая жизнь, которую мы вели, начинала мне надоедать. Я должен был избавиться от нее. Вряд ли на фронте было хуже – там, по крайней мере, можно было давать отпор. Когда убиваешь других, возможно, притупляется боязнь того, что убьют тебя.

Я уже обсудил с Францлом идею попросить перевода на фронт. Теперь мы были готовы уже все вместе обратиться с такой просьбой – Пилле, Шейх, Вилли и я. Когда Ковак сказал, что пошел бы с нами, мы от радости обнимали его. Во всяком случае, принять такое решение было вовсе не трудно: поступили распоряжения о переброске молодых солдат на фронт.

Мы искали новые квартиры. Между тем я продолжал выполнять свои обязанности на телефонном узле. Два дня спустя две бомбы упали на улицу прямо рядом с узлом. Я инстинктивно бросился на пол. Оконное стекло пролетело над моей головой, и вся оконная рама с грохотом обрушилась на мою спину. По массивному коммутатору пошли трещины. Я выбрался из-под обломков на улицу.

Две лошади лежали рядом с перевернутой повозкой; одно из животных было мертво; другое издавало пронзительный вопль так, как только может кричать умирающая лошадь. Поодаль лежал украинец в последней предсмертной агонии; у него было все распорото от живота до подбородка. Его согнутые руки придерживали вывалившиеся наружу подрагивающие кишки, как будто он хотел запихнуть их обратно. Его дыхание было прерывистым, а кровавая пена выступила на зубах. Глаза были широко открыты, бегали из стороны в сторону, беспрестанно, как будто он следил за часовым маятником.