– Я поражен, – произнес наконец доктор. – Я поражен до глубины души. Миссис Лайтбоди! Элеонора! Это один из самых неприятных случаев, с какими мне доводилось сталкиваться за все время управления этим учреждением. Неужели вы не понимаете, как опасно прислушиваться к различным советчикам, сколь бы добрыми намерениями они ни руководствовались? И самое главное – неужели вы не осознаете, сколько в этом городе развелось плохо осведомленных, не имеющих необходимого инвентаря и совершенно бессовестных людей, называющих себя врачами, которые всегда готовы поживиться за счет бизнесмена с больным желудком или его жены, страдающей нервным расстройством? Как бы они ни желали вам помочь, ни Лайонел Беджер, ни мистер Элтон Синклер не являются медиками и ни тот ни другой не имеют ни малейшего права корректировать программу, составленную мной для кого-либо из моих пациентов. Это возмутительно, совершенно возмутительно. Как вы могли, именно вы?! – Доктор был вынужден прервать свою речь. Его гнев нарастал, и он боялся зайти чересчур далеко.
Элеонора Лайтбоди потупила взор. Прекрасная, печальная, и в своей печали еще более прекрасная.
– Мне очень жаль, – пробормотала она.
– Жаль? – откликнулся он, вновь принимаясь расхаживать по комнате, не в силах усидеть на месте. – Жаль? Чего вам жаль? Кого? Меня жалеть нет причин, дорогая леди. Я живу правильно и мыслю правильно каждое мгновение каждого дня. Вы себя пожалейте – это вы подвергаетесь опасности, это вас изнуряет неврастения и последствия автоинтоксикации, это вы рискнули своим здоровьем и счастьем всей вашей жизни ради каприза, ради неверно понятой идеи. – Теперь доктор навис над несчастной, дрожа от прилива праведного гнева. Она не смела глядеть Шефу в глаза. – Осмелюсь спросить, кто этот «врач», этот величайший гений, которому вы вверили свое благополучие, полностью отвергнув все, что мы старались сделать для вас здесь? Кто это такой?
Она произнесла имя, но столь тихим голосом, что доктор ничего не разобрал.
– Кто?
Печальный, уклончивый взгляд. Глаза Элеоноры наполнились слезами, нос покраснел. Она всхлипнула и поднесла к лицу платок.
– Доктор Шпицфогель, – выдавила она из себя, вся дрожа.
– Шпицфогель? Никогда не слыхал. И какова же его специальность – если в качестве вашего лечащего врача и главы этого учреждения я имею право задать такой вопрос?
Сперва она не хотела отвечать. Кажется, что-то обдумывала. Промедление привело Келлога в ярость – неужели она посмеет не ответить? Но, прикусив губу, Элеонора набралась храбрости и встретилась взглядом с доктором:
– Мануальная терапия.
–
– Он – массирует – вашу – матку?
На мгновение воцарилась тишина, такая тишина, что доктору казалось – он слышит, как пульсирует кровь в венах. Блезе обмер. Все затаили дыхание.
– Да! – выкрикнула вдруг Элеонора, вскакивая на ноги. Голос ее погрубел от страсти, от стыда и гнева. Щеки увлажнились, руки дрожали.
– Да! – повторила она, и короткое слово прозвучало, словно призыв к бою. – И я в жизни себя лучше не чувствовала! – С этими словами она повернулась и бросилась к двери, захлопнув ее с грохотом, похожим на первый раскат надвигающейся грозы.
Доктор в растерянности уставился на закрывшуюся дверь, обменялся взглядами с Блезе и медленно покачал головой. Как он устал. Господи, как он устал.
Глава седьмая
Озеро Гогуок