Дорога надежды

В углу огорода находился колодец; слева от него был лужок, окруженный яблонями, а справа — стойло для лошадей, амбар для хранения урожая и короб для репы.

Мать Маргарита Буржуа как раз расплачивалась с работниками, закончившими чинить крышу, связками бобровых шкур. Завидя гостей, она устремилась к ним навстречу и, обсыпав поцелуями и спросив о здоровье, попросила их немного потерпеть, пока она не разделается с расчетом.

Лишь после того, как шкурки были осмотрены и пересчитаны, а их связки затем промерены ружейным стволом, половина которого была признана честной мерой длины, и кровельщик вместе с плотником удалились, увозя на тележке свой заработок и свое особенное ружье, мадемуазель Буржуа смогла заняться Анжеликой и Онориной.

День, когда они принимают новую девочку, тем более прибывшую издалека, счастливый день для них, начала она. Онорине будет с ними очень хорошо.

Догадываясь, что мать и дочь умирают от жажды, поскольку иначе здесь не бывает, она первым делом протянула им большой кувшин колодезной воды. В этих краях вода для питья была первым жестом гостеприимного хозяина, будь то зимой или летом. После этого она предложила Онорине пойти взглянуть на овечку и двух ее ягнят — черненького и беленького.

После экскурсии они вошли в дом. Комнаты в доме оказались просторными, с большими каминами; они следовали одна за другой, до самого коридора, который делил дом надвое и выводил сзади в другой двор, где также были сады и лужайки, спускавшиеся к самой реке.

С одной стороны коридора располагались приемная, трапезная и классы. С другой была кухня с примыкающими к ней двумя небольшими помещениями и часовня со статуей Богоматери и прекрасным распятием — даром господина Фанкама, одного из первых благотворителей; в часовне было полным-полно свежих цветов, охапками притаскиваемых детьми с лужаек.

Анжелика заметила, что мать Буржуа ни разу не выпустила руку Онорины из своей руки, обращаясь больше к девочке, чем к родительнице. Что ж, она и впрямь была непревзойденной воспитательницей.

Поднявшись по лестнице, они заглянули в спальню. Здесь выстроились рядком простенькие деревянные кроватки с соломенными тюфяками и одеялами в серо-голубую клетку.

— На зиму мы завешиваем окна саржевыми занавесками, чтобы по ночам дети не ощущали холода и не слышали завываний ветра.

Летом заботы были иными — как избежать укусов комаров. Над кроватями развешивали шарики — «попурри» из мускатного ореха, гвоздики и прочих пахучих пряностей, которые отпугивали насекомых.

— Вы умеете делать такие «попурри»? — осведомилась мать Буржуа у Онорины.

Онорина отрицательно покачала головой.

— А что вы умеете, дитя мое? Сейчас же расскажите! — потребовала монахиня.

— Ничего я не умею, — степенно ответила Онорина. — Я очень неуклюжая.

— Ну, так мы поможем вам преодолеть этот недостаток. Мы научим вас уйме разных полезных вещей, — пообещала настоятельница с самым непосредственным видом.

Весь дом был пропитан ароматом дынь и разных фруктов. Здешний климат менее суров, чем в Квебеке, поэтому здесь собирали много слив и яблок, от которых ветви в саду уже провисли до земли; в нижнем саду, у берега реки, в сером песке наливались соком небольшие дыни — отменное лакомство, которое сохраняли до самой зимы, чтобы баловать небольшими дольками детей и больных.

В столовой сестра-монахиня с послушницей приготовили угощение, на каждой тарелочке благоухало по разрезанной на четыре части дыне.

Пока они наслаждались восхитительными лакомствами, облизывая позолоченные ложечки — дар очередной благодетельницы, Анжелика засыпала Маргариту Буржуа, одну из монреальских пионерок, вопросами о былых временах, и та охотно отвечала на них, поскольку с любовью вспоминала тот день, когда по прошествии восьми лет, в течение которых в поселении народилось совсем немного малышей, она получила первый сарай, которому предстояло стать школой, и первых учеников — мальчика и девочку четырех с половиной лет.

Конгрегация брала на пансион только девочек, однако в первые годы сюда принимали и мальчиков от четырех до семи лет.

Беседуя с настоятельницей, Анжелика не могла не подметить, до чего умна эта скромная уроженка Шампани, которой пришлось уносить ноги из родного Труа, не признавшего ее новшеств. Она основала первый женский монашеский орден, сестры которого не становились монастырскими затворницами, а их платье ничем не отличалось от одеяния небогатой горожанки. «Ни вуали, ни апостольника», — чтобы походить на мирянок, которые окружали монахинь и которым им предстояло служить.

Она основала также мастерскую, чтобы молоденькие иммигрантки, не имеющие ни малейшего понятия о приготовлении пищи и о шитье и не способные ни сварить обычного супа, ни заштопать носки — трудно было понять, как они не умерли с голоду во Франции, — могли освоить азы достойных ремесел, требующих рвения, любви и многочисленных навыков, которые и составляют обязанности хранительницы очага.