Дорога неровная

Воспоминания не давали Александре спать, и в то время, когда Павел и попутчики мирно сопели на своих полках, Александра смотрела в окно, всматриваясь в знакомые названия станций, в очертания вокзалов. И думала, какими стали её техникумовские подруги — никого, кроме Нонны Лесовой, которая теперь Крюкова, она с тех пор не видела.

В Самару (так теперь именовался Куйбышев) прибыли, как прежде, под вечер. Александра жадно всматривалась в лица людей: отправила телеграмму Нонне, что будет проездом в Самаре. Но, как потом оказалось, заполошная Нонка решила, что надо встречать поезд из Екатеринбурга, и никого не встретив, разозлившись, не поехала вновь на вокзал.

Александра до самого отправления стояла возле вагона, перепугав тем сына:

— Мама, входи в вагон, отстанешь, ну мама, скорее же…

— Паш, да не отстану я, — отмахнулась она от его просьбы, но, увидев закипавшие слезы в глазах сына, вошла в вагон.

Тринадцатилетний Павел был не таким храбрым, как в Ростове-на-Дону, когда пустился искать мать, всполошив тем всю городскую милицию и чуть не доведя до инфаркта квартирную хозяйку Александры. Сейчас он понимал, как страшно остаться одному среди равнодушной толпы, потому что в глазах иных вокзальных побирушек видел тоску. Понимал уже, что самый главный его защитник в жизни, его опора — мать. Она бывает раздраженной, ворчливой, иногда несправедливо, на его взгляд, наказывает, но нет в мире человека, который бы так бескорыстно вставал на его защиту и в ущерб себе помогал. В дороге Павел вел себя как взрослый мужчина, потому нес тяжелые сумки, набитые книгами, приносил чай и ходил за покупками в вагон-ресторан, и в то же время это был обычный мальчишка, который мог запросто растеряться, оказавшись без матери.

А поезд мчался вперед…

В Екатеринбурге, хотя стоял конец августа, был мрачно, холодно, дождливо, и Александра с сыном просидела несколько часов на вокзале, дожидаясь поезда в Тавду. Екатеринбургский вокзал стал намного больше, благодаря пристроенному крылу, но всё такой же суетный и многолюдный, как прежде, потому что через него следовали пассажиры во все концы страны: нет направления на Урале, в маршруте которого не значилась бы станция Свердловск — с переменой имени города, название станции не изменилось. Только на короткое время Александра покинула вокзал, чтобы купить теплую обувь себе и куртку сыну: одежда южан совсем не подходила к уральскому климату.

И в Тавде сыпал мелкий нудный дождь, и настроение пасмурное не проходило, однако показалось: тучи разбежались от сердечной встречи на перроне.

На фестиваль в Тавду приехали барды и поэты со всего Урала и даже из Москвы. Приезжих на автобусах отвезли за город в пионерский лагерь, разместили в большом двухэтажном корпусе, а некоторых — в небольших коттеджах. Александре отвели двухместную комнату в коттедже. И хотя по-прежнему сыпал дождик, было прохладно, настроение у неё стало солнечное: она вновь в Тавде! И уже не возникло тягостного чувства горечи, не было ощущения несчастья, которое преследовало её многие годы. Тавда перестала быть для Александры несчастливым городом, а стала просто городом детства, местом, где можно помечтать, но уже много незнакомых людей на улице, скользят равнодушные взгляды по её лицу, и редко, кто вдруг вскрикнет удивленно: «Это ты? Здравствуй!»

И как десять лет назад, она с подросшим Павлом ходила по улицам родного города, побывала и возле дома на бывшей улице Сталина, где родилась и выросла, откуда выпорхнула в больший мир, скрывавшийся за сосновыми лесами, окружавшими город. Палисадник возле дома снесли, и даже следа не осталось от маленького садика, который создала Павла Федоровна, лишь громадина-тополь посреди двора по-прежнему шелестел листвой, видимо, не хватило сил уничтожить его: тополь в три обхвата — это вам не жалкие прутики смородины.