Дорога неровная

Туман уже совсем загустел, стал похож на плотное облако. Александра смело вступила в это облако — влажное, теплое и совсем не страшное. Но все равно шла очень осторожно, ощупывая ногой почву, чтобы не попасть ногой в рытвину и не упасть. Было очень тихо, словно на свете не существовало вообще никаких звуков, Александра даже испугалась: не оглохла ли? Потому крикнула громко: «Эй!» — вскрик взметнулся рядом и заглох, завяз в тумане. Ощущение времени потерялось, и Александре казалось, что она идет в тумане целую вечность, ну, не вечность, но всю жизнь — наверняка. И вдруг туман расступился, будто занавеску кто-то отдернул, и она вышла на полянку, в центре которой горел костерок, и возле него виднелись неясные силуэты людей. Одни сидели, другие стояли или ходили, видимо, просто прогуливаясь, вокруг костра. Далеко еще до костра, но таким уютом и теплом от него потянуло, что Александра вздохнула облегченно всей грудью: наконец-то дома! Знала, что поляна не может быть домом, и все-таки радовалась: дома!

Она подошла к костру и даже не удивилась, увидев Геннадия, мать, Смирнова, еще каких-то людей, среди них были и знакомые лица — Евдокии, жены старшего брата Виктора, их детей Сашки и Татьянки. Возле Евдокии вертелся крохотный мальчишка, которого Александра не знала, но потом сообразила, что это, наверное, их с Виктором первенец — Коленька. И бабушка Валя грелась возле костра.

— О, Пигалица! Привет! — увидел ее Геннадий и махнул призывно рукой, мол, двигай к нам: здесь хорошо.

Александра вступила в призрачный свет от костра и, наконец, разглядела всех, кто тут собрался: ее родные и любимые люди, даже Изгомовы — Анатолий с Владимиром присутствовали. Ей стало жутко: все люди, которые грелись сейчас у костра, уже давно умерли, а тут — живые. Зомби, что ли?

— Да не зомби, — рассмеялся заливисто Геннадий. — На земле нас нет, только бренные останки в могилах, а мы — души людей, которых ты знала. А что такие вот живые, так ведь ты про нас, как про живых думаешь. Верно? — Александра согласно кивнула.

Это так: никогда она не вспоминала об умерших родственниках в момент похорон, они в ее памяти — живые. Как с живыми порой разговаривала, представляя, что они могут ей ответить. И во сне виделись они Александре чаще всего молодые и красивые, такие, какими сейчас предстали они перед ней на поляне.

— Вот, и я говорю, что мы для тебя — не мертвые, — вновь угадал ее мысли Геннадий.

Александра окинула взглядом приветливые лица и сразу увидела мать, удобно сидевшую в легком камышовом шезлонге, и кинулась к ней:

— Мамочка, родная, как ты? Легче тебе стало? — мать полгода лежала парализованной. Не могла принимать пищу и разговаривать. — Мамочка, прости, что не стояла рядом с тобой в смертный час! — не дождавшись ответа от матери, Александра опустилась перед ней на колени. — Мне было очень страшно!

Павла Федоровна погладила ее по голове почти невесомой, прохладной рукой:

— Я знаю, милая. И правильно сделала: нельзя умирающего человека тревожить — ему тогда труднее умирать. Душа цепляется за тело, и ей тяжело, хочется поскорее вырваться из ненужной оболочки, а не может. И я не виню тебя, ведь ты и сама всю жизнь винишь себя, а это намного труднее, чем попросить прощения и забыть о своей вине… Вот ты сейчас Ремарка перечитываешь, — Александра кивнула, соглашаясь и вместе с тем удивляясь, откуда мама это узнала, ведь ее не было рядом. — Так вот, он в своей книге написал очень верные слова: «Совесть обычно мучит тех, кто не виноват». Да и само название книги, как мудрая цитата — «Время жить и время умирать». Так что совестливым всегда труднее жить.

Александра опять кивнула: да, труднее… До сих пор корит себя, что, вероятно, не все сделала, чтобы продлить жизнь матери, хотя знала — покинет мама мир живых все равно; корит, что не все сделала, как положено по обряду погребения, но это произошло просто от незнания. Эта вина однажды привела ее в храм, чтобы поставить свечу за упокой души своей матери и Смирнова. С тех пор она в каждом городе стремилась побывать в церкви. Но лишь в двух чувствовала себя как дома, легко и свободно, откуда никуда не хотелось уходить — в Иверской часовне возле Кремля и в храме Донского монастыря. Дорога к Богу у каждого своя.

— Я помню, ты сказала, что будешь сниться мне перед неприятностью, а не снишься. Почему? У меня их — полно.