Дорога неровная

— Дружников! — крикнул кто-то сзади, и Максим, оглянувшись, увидел своего командира. — Молодец, хорошую заварушку устроил. Оставь Кожевникова санитарам, а сам — вперед.

За командиром и в самом деле бежали двое санитаров, Дружников быстро объяснил им задачу — отправить Александра в госпиталь, велел покрепче связать немца — штабной, наверное, ценный язык, и потому его следует быстро доставить в Родню, там, дескать, разберутся. А сам побежал вслед за командиром. Он уже почти догнал своих у леса, как в спину ему с чердака последнего дома ударила пулеметная очередь. Дружников упал навзничь и не видел, как бежали немцы из села, как на помощь обескровленному батальону, не пускавшему захватчиков далее этого села, подоспели танки, как один танк метким выстрелом «поджарил» пулеметчика. Пехотинцы сели на броню танков, и грозные машины пошли вперед, рассекая метель. А Дружникова, который медленно сползал в глубокую воронку, постепенно заметало снегом, и он уже не чувствовал холода, потому что его собственное тело стало холодным — Максим Дружников умер. Край воронки обвалился и засыпал его тело.

Когда утром, отогнав немцев далеко от Чернушек, стали подсчитывать потери, то Максима Дружникова не обнаружили ни среди живых, ни среди раненых. Не нашли его и среди мертвых, которых подобрали в селе. Нигде не было видно и некоторых других солдат — их замело снегом. Весной их обнаружили жители деревни и похоронили за околицей села. Александра Кожевникова похоронили, как и всех умерших в госпитале, на окраине села Родни…

Оцепенение прошло, Александра очнулась и увидела, как Максим Егорович Дружников смотрит на нее весело, по-доброму, словно говоря: «Ну, как? Все стало понятно?» Александра хотела спросить, можно ли найти место, где он лежит, чтобы посетить его затерянную могилу, как хотела этого Павла Федоровна, но не успела — кто-то положил ей руку на плечо и тихо произнес:

— Здравствуйте, Александра Павловна…

Она обернулась и увидела перед собой Стаса Нетина. Он был грустный, в глазах таилась невыразимая печаль, лицо его — землистого, непривычного цвета: Александра помнила его совсем другим. Его обращение к ней по имени-отчеству не смутило — ведь и в самом деле он остался вечно молодым, а ее года бегут вперед.

— Стас? Ты? Как ты меня нашел?

Нетин протянул к Александре руки и сказал жалобно:

— Мне холодно, очень холодно, обнимите меня, пожалуйста…

Александра обняла Стаса, и ее пронзил тот же незабываемый холод мертвых ног отца. Она отпрянула, но Стас крепко прижал ее к груди, и женщине стало жутко, показалось, что жизнь, ее тепло уходят к Нетину. А он шептал:

— Мне холодно, мне холодно…

— Эй, утоплый, отстань от сестренки! — закричал Геннадий и, подскочив к Стасу, рванул его за плечи, а братья Изгомовы загородили Александру от протянутых рук Нетина. — Хочешь поговорить — говори, а не лапай!

Стас, опустив голову на грудь, побрел прочь. А брат повел сестру к костру, заботливо усадил на маленькую скамеечку, укутал, невесть откуда взявшимся, пледом. Александра дрожала от страха, но жуткий холод все-таки постепенно отступал, освобождал ее.

— Ну, ты, Пигалица, балда! — попенял ей брат. — Вздумала с утопленником обниматься! Да и с нами не очень-то обнимайся, видел, как на Тольке висла. У тебя одна энергетика, у нас — другая. Поняла? А этот, утоплый, хотел от тебя подзарядиться. А еще сопли тут, понимаешь, распускал, плакался, что любит тебя! Вот тебе и любовь!

— А почему он такой холодный, вы вот не такие.

— Душа, конечно, может где угодно обитать, но прах человеческий должен иметь свое место. Это, понимаешь, вроде дома… Вот ты ездишь повсюду, а Тавду все равно считаешь домом, хоть никогда не вернешься туда жить…

— А почему не вернусь? — запальчиво воскликнула Александра. — Захочу, и вернусь! Может, дом куплю!

Геннадий захохотал раскатисто. Просмеявшись, ответил:

— Не мели ерунды. Никуда ты от своих пацанов не уедешь, ты же не Валерьяновна.

— Устала я, — пожаловалась Александра, — хочется уж и одной пожить…

Брат словно не слышал, продолжал просвещать:

— Так вот, у Стаса нет такого места. Тело его не нашли, и не найдут — забило течением под корягу, вот ему и холодно. В гробу-то темно-тесно, да все равно для тела — дом.

— Хорошо здесь у вас… Может, остаться? — опять сказала Александра.

Геннадий строго сдвинул брови:

— Не твой черед!

У Александры в голове завихрились мысли: «Пашка, он же в армии! А в Чечне война…» — и закричала:

— Кто?

— Не ты, — сурово ответил Геннадий.

— Кто?!! — Александра вцепилась в брата, затрясла его. — Кто, говори, кто?! — но брат вдруг исчез, лишь туманная струйка скользнула мимо нее, и другие, кого только что видела, исчезли, истаяли. Только поле огромное, мрачное, и она — в центре того поля. Над головой заклубились грозовые тучи, хлынул дождь, и она, глядя на свои скрюченные руки, которыми только что держала лацканы пиджака брата, закричала, подняв лицо к тучам: «Кто???» И проснулась.

— Мама, мама, что с тобой? — Антон склонился над Александрой, его лицо было тревожным. — Ты так кричала…