Дорога обратно

Играла она отнюдь не мастерски, но выглядела очень эффектно — стройная, загорелая, в кремовых шортах, в легкой голубой блузке, с волосами, прихваченными такого же цвета лентой. Ощущались в ней природная грациозность и чувство достоинства — даже проигрывая трудный мяч, она выглядела победительницей. Лукьянов всматривался, ища в ней какие-то признаки подавленности или печали, но ничего похожего не было. По ходу игры она перекидывалась со своим партнером восклицаниями: «Беру!», «Молодец!», «Так его!» Наконец они выдохлись. Передали ракетки другой паре, подошли к скамейке, на которой лежали их вещи, стали собираться, видимо, направлялись на пляж.

Лукьянов надеялся, что парень останется здесь, но он и не думал этого делать. Наоборот, взял в одну руку ее сумку и свою, другой рукой бережно поддерживал ее за локоть…

Он подошел к ним.

— Вы Люда Елисеева?

— Да. — Она удивленно смотрела на него.

— Я бы хотел поговорить с вами.

— Мы торопимся на пляж, — сказал парень. — Нельзя ли в другой раз?

Погоди, — она отвела его руку. — Я вас слушаю.

— Это долгий разговор. На ходу не получится.

— Тогда, может, после обеда? Или вечером? Мы действительно торопимся…

— Нет, Люда. Надо сейчас. Я специально приехал из Приморска, чтобы поговорить с вами.

Она вскинула на него быстрый взгляд, и он впервые уловил в ее глазах тревогу.

— Хорошо. Ты иди, Слава, займи место. Я приду позже.

Парень подозрительно оглядел Лукьянова, пожал плечами и зашагал к лифту.

Они пошли по парку, сели на пустую скамью.

— Я приехал, Люда, чтобы поговорить с вами о судьбе вашего друга Димы Новгородцева.

— Я поняла…

— Он в беде, вы знаете?

— Я слышала.

— Он находится под судом, ему грозит заключение в колонию.

Она опять подняла на Лукьянова свои красивые серые глаза. В них не было ни смятения, ни тревоги. Было лишь удивление.

— Но… почему? Ведь говорят, что тот человек сам виноват?

Это нужно подтвердить. Нужны свидетели. Вы ведь были в машине, когда это случилось?

— Нет, я ничего не видела.

Такой же ясный, холодный взгляд.

— Все подтверждают, что вы уехали вместе с Димой.

— Да. А потом вышла.

— Когда?

— Еще до того, как он выехал на шоссе.

— Почему?

— Мы поссорились.

Она сняла с головы ленту, положила ее в кармашек блузки, поправила волосы.

Погодите, Люда, погодите… От дома Новгородцевых до шоссе минут пять езды. Выехали вы в прекрасном настроении, вы даже рукой помахали ребятам. Открыли дверцу и помахали рукой, не так ли?

— Кажется, так.

— Когда же вы успели поссориться? За эти пять минут?

— Да.

— Почему?

— Это неважно.

— Может быть, и важно.

— Это наше личное дело.

— Ну, хорошо, в каком именно месте вы вышли из машины?

Она молчала. Только пожала плечами.

— Припомните, пожалуйста.

— Это тоже важно?

— Да.

— Если не ошибаюсь, перед поворотом.

— То есть, в том месте, где дорога сворачивает в сторону шоссе?

— Да.

— Куда вы пошли потом?

— Пошла бродить.

Лукьянов закурил. Смотрел на нее искоса. Она сидела, покачивая своей точеной смуглой йогой, закинутой за другую ногу, смотрела в сторону.

— Послушайте, Люда, я хотел бы, чтобы вы поняли… От одного вашего слова может зависеть судьба хорошего парня. Я не знаю, какие чувства испытываете вы к нему, может быть, чисто товарищеские, но если даже так, если даже вы поссорились, неужто вам безразлично, что с ним будет?

— Нет…

Он впервые уловил волнение в ее голосе.

— Тогда я прошу вас, будьте со мной предельно искренни, говорите только правду. Почему вы уехали?

— Андрей Михайлович сказал, что так будет лучше для всех.

— Для кого — для всех?

— Для меня, для Димы.

— И вы, ни минуты не раздумывая, уехали?

— Я считала, он лучше знает, что делать.

— Да… Вы часто бывали у Новгородцевых дома?

— Часто.

— Андрей Михайлович хорошо относился к вам?

— Да… Он вообще хороший. Веселый и добрый. Пригласил поехать с ними, а когда это случилось, помог достать путевки сюда.

— Кстати, почему надо было ехать сюда, ведь занятия начались?

— У меня зимой было неважно с легкими, врачи советовали, чтоб я подольше побыла у моря… И Андрей Михайлович советовал…

— Понятно. Ну, что ж… — Он встал. — Желаю вам поправиться, Люда…

— Спасибо.

Она тоже встала. Стояла перед ним, потупившись.

— Вы больше ничего не хотите мне сказать, Люда?

Она покачала головой.

— Жаль… Я так надеялся на вас… — Он вздохнул. — Честно говоря, мне непонятно, как вы можете развлекаться здесь, когда ваш друг попал в беду…

Она быстро глянула на него и тут же опять опустила глаза, но ему показалось, что он увидел в них смятение.

— Но я… я ничего не знаю… Что я могу сделать?

— По крайней мере поддержать его своим присутствием на суде.

— Я поговорю с мамой. Если она разрешит…

—. Когда надо спасать друга, разрешения не спрашивают, Люда!

Он повернулся и пошел, не оглядываясь.

Он уже подходил к выходу из парка, когда услышал, что она бежит следом.

— Подождите! Подождите!

Она стояла перед ним тяжело дыша, с красными пятнами на щеках.

— Я хочу вам что-то сказать…

19

В Москву Лукьянов прилетел из Симферополя двадцать пятого, во второй половине дня. Он рассчитывал прибыть утром, но вылет задержался: была низкая облачность, шел дождь, и Москва не принимала.