Дорога обратно

— Дорогой Андрей Михайлович, — звонким, торжественным голосом заговорила женщина, — от имени аспирантов нашего института, ваших учеников и коллег, разрешите поздравить вас с успешной защитой, пожелать вам здоровья, успехов, счастья и преподнести вам этот скромный подарок, который будет вам напоминать о сегодняшнем дне…

Она подошла к Андрею, подняла руки, и все увидели кинокамеру и кассету.

— Здесь, на этой пленке, осталось запечатленным событие, участниками которого мы все сегодня были, так что вы сможете, когда пожелаете, вновь и вновь переживать защиту вашей докторской диссертации.

— Весьма признателен за подарок, но переживать все снова — избави бог! — послышался густой, рокочущий голос виновника торжества.

Все засмеялись. Женщина вручила ему камеру и кассету, раздались аплодисменты.

В зале снова стало шумно, все разом заговорили, зазвенели бокалы, ножи, вилки.

— Пойду, пожалуй, — Лукьянов встал. — У меня к вам просьба, — сказал он соседу, — когда кончатся все речи, подойдите к Новгородцеву, скажите, что в зале напротив его земляк ожидает, друг детства, можно сказать. Очень хочет повидаться… Передадите?

— Обязательно.

— Спасибо.

Лукьянов вышел из зала, вернулся за свой столик.

Ждать ему пришлось долго.

Он сидел, курил, и опять, как ночью, в аэропорту, и потом — в самолете, вся его жизнь упрямо и навязчиво проходила перед ним какими-то яркими пятнами: девочка с красной лейкой в руке, золотистые обои в комнате и белый листок устава, приколотый к ним: темная ниша в бомбоубежище, дрожащий язычок пламени над оплывшим огарком свечи и странные тени на шершавой стене: синяя вывеска почты в поселке: узкий, длинный, полутемный коридор штольни: цветное мелькание карт на столе: тусклый блеск кастета на руке Сиплого: желтые листья, медленно плывущие по воде, и глаза Марийки… Глаза Марийки…

Он встряхнулся, вышел на улицу, постоял у входа. Дождь перестал, но туманная мгла висела в воздухе, сквозь нее расплывчатыми пятнами виднелись фонари…

Он вернулся на свое место, хотел уж зайти снова в зал налево, но там послышались дружные аплодисменты, и вслед за тем он увидел Андрея.

Тот вошел раскрасневшийся, возбужденный, окинул быстрым взглядом столики, равнодушно скользнул по лицу Лукьянова и тут же опять перевел глаза в сторону.

Лукьянов встал.

— Здравствуй, Андрей!

Тот обернулся, стал вглядываться в Лукьянова, все еще не узнавая, и вдруг что-то дрогнуло в нем, глаза расширились, краска сошла со щек.

— Не может быть… — проговорил он одними губами.

Все еще не веря, он приблизился, посмотрел сбоку, потом опять прямо в лицо.

— Дима?

— Я, Андрей. Я! Ну чего ты смотришь, как будто привидение увидел?

И тут он, наконец, поверил. Расставил руки, расплылся в широченной улыбке, кинулся обнимать.

Господи, какая встреча! Откуда ты взялся? Почему сидишь тут один? Да знаешь ты, какой день у меня сегодня?

— Все знаю, потому и приехал.

— Вот так подарок! Вот так встреча! Ну, молодец, ну обрадовал. А ну, пошли, пошли, я тебя сейчас всем представлю! Пошли… — Он тащил Лукьянова к двери.

— Погоди, — упирался Лукьянов. — Успокойся. Нам поговорить надо.

Потом поговорим, дома, всю ночь говорить будем, а сейчас пошли туда, это надо же — в такой день!..

— Сначала поговорим здесь! — сказал Лукьянов. — Потом, если захочешь, пойдем туда. Садись! — он выдвинул стул. — Ну, садись, чего смотришь?

Что-то в тоне Лукьянова, видимо, насторожило его. Он нахмурился.

— Ты что?

Лукьянов, не отвечая, налил коньяк ему и себе.

— Ну, давай, за встречу!

Андрей сел, все так же настороженно, не спуская глаз с Лукьянова.

— Ну, что ж ты! — сказал Лукьянов. — Я вот тут сидел, вспоминал… Давай, за встречу, за наше детство… Бомбоубежище помнишь?

— Бомбоубежище? Да, конечно, — глаза его потеплели.

— Клятву нашу помнишь? Как ты сказал тогда? — Лукьянов в упор смотрел на него. — Кто предаст друга, тот трус и подлец. Хорошо сказал. Ты всегда умел хорошо говорить!

— Даже слова запомнил?

— Запомнил, Андрей. Вот за них выпьем.

Он чокнулся с рюмкой Андрея, стоявшей на столе, и выпил залпом.

Андрей приподнял свою, пригубил ее.

— А коммуну помнишь? — сказал Лукьянов. — Устав, который висел на стене?

— Господи, — усмехнулся Андрей, — ну и дураки мы были!

— Дураки? Может быть… Выпьем за дураков!

Лукьянов долил ему и себе.

— Что-то я не пойму… — глаза Андрея беспокойно забегали. — Столько лет не виделись, приехал в такой день и как-то странно себя ведешь…

— Сейчас поймешь. Я из Приморска приехал — ты понял?

— Из Приморска? Ну и что?

— Тебе это ничего не говорит?

— Ты о чем? Об этой истории, в которую попал Дима?

— Да, об этой истории.

— Нашел, о чем говорить сейчас. — Он на мгновение потускнел, досадливо поморщился, но тут же опять принял прежний вид. — Я это все уже уладил, говорил тут с нужными людьми, все подтвердили — ничего не будет, раз тот пьяный сам выскочил на дорогу. Так что кончим этот разговор — и пошли, там люди ждут.

Он хотел встать.

— Погоди! Я видел Диму два дня назад, парень в подавленном состоянии, считает себя во всем виновным, дело передано в суд, а ты уехал, бросил его в такую минуту…