Дорога Отчаяния (ЛП)

— Я вижу тебя, вижу, ублюдская сучья шлюха, вижу, вижу… — в яростном ликовании бормотал Джонстон М'боте сквозь сжатые зубы, вращая медные колесики и верньеры. — Я вижу тебя, красавица! — Он навел огромный ствол на женщину, лежащую в груде разбитых кирпичей. — Вижу тебя…. — Что это Папа–Медведь так разорался? Как будто не знает, как трудно стрелять, когда эта чертова машина раскачивается и мотается туда–сюда, как пьяная. Предупреждение? Какое еще к чертовой матери предупреждение? Прицел засветился, идеально наведенный на цель. Стрелок Джонстон М'боте нажал маленькую красную кнопку.

— Ззззап! — выкрикнул он, и десятичасовая нога исчезла в ослепительной вспышке.

— О, черт, — сказал он.

— Ты, тупой ублюдок! — взвизгнул Папа–Медведь. — Я предупреждал тебя, я тебе говорил: осторожнее, осторожнее… — Т72 «Восточное Просветление» качало, как дерево на краю обрыва. Визжал и грохотал разрываемый металл, гиростабилизаторы выли, пытаясь удержать машину в вертикальном положении, а затем сдались, не выдержав экзамена. С величественной балетной грацией боевая машина накренилась — тахионные бластеры палили во всех направлениях, пар бил из лопнувших суставов — и грянулась об адамантово–твердую землю Дороги Отчаяния. В самые последние секунды свободного падения Джонстону М'боте открылось, что вся его жизнь была подчинена стремлению к этому славному моменту полной аннигиляции. За мгновение до того, как подбрюшная башня лопнула и он был раздавлен всей массой мертвого металла, как спелая слива, Джонстон М'боте вернулся к моменту своего рождения. Не успела его идеальной формы голова высунуться между материнских ляжек, как он понял, что изначально обречен. Его охватило глубочайшее отвращение. И тут же все чувства навсегда исчезли.

Качаясь туда–сюда между болью и сознанием, младший лейтенант Шеннон Исангани видела как бегемот пал, сраженный собственным оружием. Глубоко внутри нее родилось страшное, агонизирующее, разрывающее плоть хихиканье.

Арни Тенебра на минус пятом уровне под поверхностью Стальграда тоже наблюдала за падением бегемота. Для нее это был всего лишь один из фрагментов мозаики войны, чуть красочнее остальных. Мониторы, покрывавшие стену целиком, предоставляли ей эту мозаику во всем многоцветии и Арни Тенебра смаковала каждый оттенок; ее глаза метались от монитора к монитору — краткие, легкие соприкосновения с битвой, желание не пропустить ни единого мгновения Войны Сил.

Опустошительница повернулась от телевизионной бойни к времянамотчику, стоявшему посреди комнаты.

— Сколько еще?

— Две минуты. Сейчас мы присоединяем генераторы поля к токамакам.

Закричали наблюдатели, мониторящие происходящее на мониторах:

— Пехота! Она бросили вперед пехоту!

Арни Тенебра вернулась к видеостене. Тонкая белая стрелковая цепь безо всяких усилий продвигалась по траншеям в направлении Стальграда. Орудия боевых машин прикрывали ее огнем. Она повысила увеличение и увидела на плечах парламентариев знакомые неуклюжие рюкзаки.

— Ловко, ловко, ловко, Мария Квинсана, — прошептала она так тихо, чтобы никто не услышал ее и не заподозрил в безумии. — Ты почти сравнялась со мной, но только почти. — Звуки стрельбы достигли ее слуха, приглушенные до уровня детских хлопушек — нападающие столкнулись с защитниками. Бутафорская война, война ты–убит–лежи–не–двигайся–двадцать–секунд, в конце все идут по домам обедать. Полеизлучатели били по полезилучателям, пока наконец тахионные орудие не положили конце игре на сегодня и навсегда.

— Готовы! — закричал Дхаврам Мантонес.

— Тогда чего же мы ждем? Действуйте! — сказала Арни Тенебра, Опустошительница. Она надела боевое снаряжение. Дхаврам Мантонес повернул рубильник, направляя всю энергию токамака Стальграда во времянамотчик. Эпохи распахнулись перед Арни Тенебра, как пасть, и она бросилась в бездну, разбросав остаточные изображения.

Реальность кончилась.

63

Первое, что бросилось в глаза господину Иерихон и другим горожанам в Бар/Отеле, когда реальность кончилось — это что они прилипли к потолку. Будучи разделены на момент воздушного налета, они успели собраться вместе, пробравшись по тоннелям и пещерам, которые пронизывали скалы под Дорогой Отчаяния, как пчелиные соты: едва успели отзвучать взволнованные приветствия, они обнаружили, что столы, чашки, ковры, бутылки и стулья порхают по комната. Каан Манделла неловким брассом погнался за самодельным радиопередатчиком, плывущим между стропилами. Раджандра Дас заякорился за ламбрекен и свесившись вниз, выглянул из окна. Нападающие, обороняющиеся, безбашенные съемочные команды, ламы, свиньи и дворняги дрейфовали на уровне карнизов. В полуквартале отсюда гравитация, казалось, изменила вектор на противоположный: дома, деревья, животные, земля и камни падали в небеса. С другой стороны улицы три пустых гостиницы и кафе «Изумительное кэрри» торчали из огромной песчаной дюны. Улицу невесомости накрыла черная тень; над Дорогой Отчаяния парило нечто оранжевое, массивное, размером с амбар.

— Что происходит?