Дорога перемен

В уголке подручный гангстер разговаривал с зареванной пухлой девицей, которая в первом акте опоздала на выход, из-за чего в спектакле возникла полуминутная дырка. Сейчас девица бодро колотила себя по голове и приговаривала:

– Оссподи! Убить меня мало!

– Ей-богу, это классная потеха, – бубнил гангстер, опасливо размазывая по щекам вазелин. – Сечешь? А в таких делах оно самое главное.

– Извините… – Фрэнк протиснулся к двери гримерной, которую вместе с другими актрисами занимала его жена.

Он постучал и, вроде бы услышав «войдите», осторожно заглянул в комнату. Эйприл была одна; сидя навытяжку перед зеркалом, она снимала грим. Прежде чем повернуться к мужу, она сощурила воспаленные глаза и послала ему слабое подобие поклонной улыбки:

– Привет, ты уже готов?

Фрэнк закрыл дверь и сотворил мину, которая должна была передать его любовь, сочувствие и юмористическое отношение к провалу; он собирался чмокнуть жену и сказать: «Знаешь, ты была великолепна». Однако что-то неуловимое в ее позе говорило о том, что лучше ее не трогать, а заготовленная похвала будет совсем не к месту и прозвучит снисходительно или по меньшей мере наивно, сентиментально и чересчур серьезно.

– Да, кажется, триумф не случился. – Не зная, чем занять руки, Фрэнк небрежно кинул в рот сигарету и звучно щелкнул «Зиппо».

– Похоже на то, – ответила Эйприл. – Сейчас я буду готова.

– Все нормально, не спеши.

Фрэнк сунул руки в карманы и уставился на ботинки, в которых поджались усталые пальцы. Может, все-таки стоило сказать: «Ты была великолепна»? Дежурная фраза, но все же лучше того, что он ляпнул. Предстояло еще выдумать, что говорить потом, но сейчас в голове крутилась лишь мысль о двойном виски, который он выпьет в компании Кэмпбеллов. Глянув в зеркало, Фрэнк сжал челюсти и слегка наклонил голову, чтобы лицо казалось уже и внушительней, – вид, который он с детства придавал своему отражению и который никогда не удавалось ухватить фотографам, но вздрогнул, заметив, что за ним наблюдают. В зеркале он увидел неуютно пристальный взгляд жены, через секунду сместившийся на среднюю пуговицу его пальто.

– Окажи мне услугу, – попросила Эйприл. – Дело в том… – Казалось, из последних сил она старается, чтобы голос ее не дрожал. – Понимаешь, Милли и Шеп хотели где-нибудь посидеть. Скажи, мы не можем, ладно? Мол, надо отпустить няньку или что-нибудь такое.

Не вынимая рук из карманов и ссутулившись, Фрэнк на негнущихся ногах прошелся по комнате, точно адвокат из пьесы, обдумывающий деликатную закавыку в деле.

– Знаешь, я уже сказал, что мы идем. Только что столкнулся с ними за кулисами.

– Да? Ну так скажи, что напутал. Делов-то…

– Слушай, не надо так. Я подумал, дерябнуть будет совсем неплохо, вот и все. Теперь как-то невежливо отказываться, а? Согласись?

– То есть ты не скажешь. – Эйприл закрыла глаза. – Ладно, тогда я сама. Премного благодарна.

В зеркале ее голое, блестящее от кольдкрема лицо казалось сорокалетним и измученным физической болью.

– Да погоди ты. Не заводись, а? Я же не сказал, что не пойду. Просто они сочтут это ужасной грубостью. Это уж так. И я тут ни при чем.

– Ладно, если хочешь, иди с ними, только дай ключи от машины.

– Ну вот, начинается! Почему ты всегда…

– Слушай, Фрэнк… – Эйприл не открывала глаз. – Я никуда ни с кем не пойду. Мне нездоровится, и я…

– Хорошо. – Фрэнк попятился, выставив перед собой дрожащие руки, точно рыбак, сосредоточенно демонстрирующий длину небольшой рыбы. – Все, все. Извини. Я скажу. Сейчас вернусь. Извини.

Пол под ногами гулял, будто палуба корабля, когда он прошел в закулисную часть, где какой-то человек фотографировал узкопленочной камерой со вспышкой («Замерли!.. Чудненько… чудненько…»), а актер, игравший отца Габриэллы, уговаривал пухлую девицу, которая, похоже, опять нацелилась плакать, что нужно просто вычеркнуть этот вечер и больше ничего.

– Ну что, вы готовы? – спросил Шеп Кэмпбелл.

– Боюсь, нам придется свалить. Понимаешь, Эйприл обещала няньке вернуться пораньше, и вот надо…

Физиономии супругов огорченно вытянулись. Милли покусывала нижнюю губу.

– Вот те на! – сказала она. – Что, Эйприл шибко переживает? Бедняжка…

– Да нет, она ничего. Дело не в том, правда. С ней все нормально. Просто нянька ждет, и вот…

За два года их приятельства это была первая подобная ложь, и троица, глядя в пол, прошла через ритуал натужных улыбок и пожеланий спокойной ночи, но всем было паршиво.

Эйприл ждала мужа в гримерной, приготовив любезную светскую улыбку для любого встречного «лауреата», однако им удалось ни с кем не столкнуться. Через боковую дверь они выбрались в пустой гулкий коридор и все его пятьдесят мраморных ярдов, исполосованных лунным светом, шли молча, не касаясь друг друга.