Дорога перемен

Вопрос в том, куда пойти? Они медленно двигались в сторону Вашингтон-сквер, но прогулка в парке никоим образом не годилась: помимо траты драгоценного времени, она была опасна тем, что в этот час там полно бывших приятельниц и соседок Эйприл. Сейчас Энн Снайдер, Сьюзен Кросс и прочие, бог знает сколько их там, подставляют солнцу размякшие лица, утирают обляпанные мороженым ребячьи рты и говорят о детсадах, возмутительной квартплате и прелестных японских фильмах, дожидаясь, когда будет можно собрать игрушки, запихнуть в сумки недоеденные крекеры и отправиться домой, чтобы приготовить мужьям вечерние коктейли. Они его враз засекут: «Смотрите, это же Фрэнк Уилер! С кем это он? Интересно!» Он не успел дорисовать малоприятную картину, потому что Морин остановилась:

— Вот здесь я живу. Зайдете на рюмочку чего-нибудь?

Не отрывая взгляда от ее бедер, он поднялся по сумрачной, устланной половиком лестнице, и щелкнувшая замком дверь впустила его в комнату, где пахло пылесосом, утренним беконом и духами, высокую тихую комнату, щедро залитую желтоватым светом из окон с бамбуковыми жалюзи, которые шинковали солнечные лучи на горизонтальные коричневые и золотые полоски. Он чувствовал себя большим и сильным, когда она, сбросив туфли, засуетилась, стала двигать пепельницы и перекладывать журналы — «Такой ужасный беспорядок… Садитесь, пожалуйста». Потом она встала коленом на кушетку и потянулась к шнуру, чтобы поднять жалюзи, и тогда он подошел к ней вплотную и взял ее за талию. Больше ничего не понадобилось. С тихим всхлипом она прижалась к его груди и подставила губы. Они повалились на кушетку, и самым важным на свете стало поскорее избавиться от пут одежды. Задыхаясь и ерзая, они возились с завязками и пуговицами, пряжками и крючками, пока не исчезла последняя помеха, а потом тепло и ритмичный ответ ее плоти оглушили его одной лишь мыслью: «Вот оно! вот оно!» — и утащили в глубину собственных ощущений, из которой он едва слышал ее шепот: «О, да… да… да…»

Когда все кончилось и они распались, а потом оплели друг друга слегка влажной путаницей рук и ног, он понял, что никогда и никому не был так благодарен. Вот только не знал, что сказать.

Найти подсказку в ее лице не удалось, потому что она уткнулась в его грудь и он видел лишь ее темные спутанные волосы; она хотела, чтобы он заговорил первым. Фрэнк повернул голову и разглядел косую щель под жалюзи, которые она успела чуть приподнять, до того как упала в его объятья. В проем были видны облезлый карниз дома напротив, а над ним каминные трубы и телевизионные антенны, на фоне яркой небесной синевы читавшиеся причудливыми силуэтами. Откуда-то из высокого далека подкрадывался гул самолета. Фрэнк перевел взгляд в комнату, где все: репродукции Пикассо, подборка «Книга месяца»,[17] раскладное кресло, каминная полка, уставленная фотографиями, — плавало в жарком золотом свете. Возникла первая упорядоченная мысль: пальто и рубашка валяются вон там, около кресла, а ботинки, брюки и трусы здесь, рядом. В полминуты он мог бы одеться и уйти.

— Наверное, о таком ты и думать не думала, когда утром пошла на работу? — наконец сказал он.

Долгая тишина была такой полной, что Фрэнк расслышал тиканье будильника в соседней комнате. Потом Морин ответила:

— Нет, конечно, не думала.

Она поспешно села и схватила свой роскошный голубой джемпер, чтобы прикрыться. Потом, видно, решила, что стыдливость уже роли не играет, и выпустила свитер, но затем вновь суматошно его схватила, явно озадаченная мыслью, что, возможно, для стыдливости сейчас самое время, и прикрыла им грудь. Ее некрасиво растрепавшиеся волосы торчали сотнями завитушек, что, наверное, изводило ее в детстве. Она осторожно их потрогала, но не в попытке пригладить, а скорее машинально, как некогда шестнадцатилетний Фрэнк трогал свои прыщики, чтобы убедиться: злосчастье никуда не делось. На щеках ее проступили красные пятна, словно от пощечин, она выглядела невероятно уязвимой, и казалось, лицо выдает все ее мысли. Что скажет Норма? Ужаснется, что ее так легко заполучить? Да нет, Норма подойдет к этому со взрослым пониманием и не станет рассуждать в таких безнадежно банальных категориях, как «трудно», «легко», «заполучить». Но если все это такое взрослое и понятное, почему она не может решить, что делать с джемпером? Почему так ужасно мучается, не зная, что же такое сказать мужчине?

Наконец она успокоилась. Тряхнула головой, словно отбрасывала с лица густые блестящие пряди, надела улыбку из салонной пьесы и впервые посмотрела ему в глаза:

— Сигарета найдется, Фрэнк?

— Да, конечно. Пожалуйста. — Слава богу, диалог налаживался.

— Какой ты выдумал отдел?

— Что?

— Ну, где мы вроде бы застряли. Для миссис Йоргенсен.

— А! Наглядных пособий. Но я не выдумывал. Что-то с подобным названием было этаже на восьмом, что ли. Не волнуйся, она не сообразит.

— Нет, это здорово, правда. Наглядные пособия! Извини, я на секунду.

Неловко ссутулившись, словно от этого была менее голой, Морин пробежала в комнату, где тикал будильник.