Дорога перемен

— Ну как же? Люди практически без гроша в кармане, детям идти в школу… Так же никто не делает, правда? Разве что… они бегут от чего-то… а иначе с чего это? Не хотелось бы предполагать подобное, но… я даже не знаю, что и думать, вот в чем дело. А ведь всегда казались такой приличной парой… Разве не странно? Понимаешь, в чем неловкость: я уже договорилась с ними насчет Джона, прежде чем они выложили свою историю; теперь с этим ничего не поделаешь, но вся затея теряет смысл.

— Не поделаешь с чем, дорогая? Я что-то не вполне…

— Придется везти его к ним. Ты что, не слушаешь?

— Нет-нет, я слушаю. Но почему затея теряет смысл?

— Потому! — раздраженно ответила миссис Гивингс. — Что толку знакомить их с Джоном, если осенью они уедут?

— Что толку?

— Я хочу сказать… ну, ты понимаешь. Джону требуются постоянные приятели. Нет, вреда, конечно, не будет, если мы съездим к ним раз-другой, но я-то рассчитывала на долгосрочное общение. Надо ж, как неудачно, а? Вот скажи на милость, почему люди не станут более… — Миссис Гивингс сама не знала, что именно хочет сказать, но с удивлением обнаружила, что за время разговора скрутила в жгут свой влажный носовой платок. — Наверное… других понять невозможно, — закончила она и, выйдя из гостиной, по лестнице взбежала к себе, чтобы переодеться в домашнее.

На площадке покосившись в темное зеркало, миссис Гивингс с гордостью отметила, что все еще по-девичьи гибка и стремительна, во всяком случае на беглый взгляд, а в спальне, где быстро скинула жакет и вышагнула из юбки на толстый ковер, она будто вновь оказалась в ухоженном отчем доме и спешила переодеться к чаю с танцами. Голова полнилась лихорадочными мыслями о последних штрихах (Какие духи? Ну же, какие?), и она чуть не выскочила к перилам, чтобы крикнуть: «Погодите! Я иду! Уже спускаюсь!»

Старая фланелевая рубашка и мешковатые брюки, свисавшие со штырька в шкафу, ее остудили. Глупая ты, глупая, укорила себя миссис Гивингс, не сходи с ума. Но потом она присела на кровать снять чулки, и вот тогда-то ее ошпарило: вместо узких белых ступней с голубыми жилками и изящными косточками на ковре растопырились две заскорузлые жабы, подогнувшие пальцы с наростами, дабы спрятать ороговевшие ногти. Миссис Гивингс поспешно сунула ноги в яркие норвежские джурабы (вот уж прелесть, чтобы разгуливать по дому!) и облачилась в свой удобный провинциальный наряд, но было поздно: обеими руками она вцепилась в спинку кровати, стиснула зубы и заплакала.

Она плакала, потому что возлагала на Уилеров невероятно большие надежды и сегодня была так ужасно, так бесповоротно разочарована. Потому что ей пятьдесят шесть, и ее распухшие ноги жутко уродливы; потому что в школе девочки ее не любили и она никогда не нравилась мальчикам; потому что вышла за Говарда Гивингса, ибо никто другой не делал ей предложения, и еще потому, что ее единственный ребенок сошел с ума.

Но вскоре слезы высохли; оставалось лишь зайти в ванную высморкаться, ополоснуть лицо и причесаться. Неслышно ступая в джурабах, освеженная миссис Гивингс спустилась в гостиную, где выключила весь свет, кроме одной лампы, и села напротив мужа в решетчатую качалку.

— Ну вот, так гораздо уютнее, — сказала она. — Ох, после этой мороки с Уилерами я вся на нервах. Ты не представляешь, как я расстроена. Главное, они казались такими надежными. Я полагала, нынешние семейные пары будут степеннее. А как же иначе в таком-то поселке? Боже, только и слышишь о молодых супругах, которым невтерпеж здесь обосноваться и растить детей…

Потом она кружила по комнате и все говорила и говорила; Говард очень ловко подгадывал с кивками, улыбками и рассудительным хмыканьем, не позволившими ей догадаться, что на ночь он уже выключил слуховой аппарат.

4

— Рви когти! — сказал Джек Ордуэй, помешивая кофе. — Пошли всех к черту! Линяй! Молодчина, Фрэнклин!