Читаем Дорога перемен полностью

День стоял ясный и теплый, чистое небо висело над домами, как выстиранная подсиненная простыня; нынче была получка, и значит, наступило время для традиционной послеобеденной прогулки в банк.

— Излишне говорить, старина, что все останется строго «антр ну»[27] — балаболил Ордуэй. — Ни к чему, чтобы в конторе пронюхали. Когда собираешься известить Бэнди?

— Недели за две. Вообще-то я еще не думал.

Пригревало солнышко. В предыдущие дни было жарковато, а сейчас самое то. В прохладных мраморных глубинах банка, где музыкальная система наигрывала «Каникулы для струнных»,[28] Фрэнк представил, что он в последний раз стоит в очереди и, ощупывая в кармане чек, медленно продвигается к одному из десяти кассовых окошек, которые дважды в месяц на время обеда резервировались за сотрудниками фирмы «Нокс».

— Видела бы ты нас, когда мы шаркаем к этим чертовым окошкам, — рассказывал он Эйприл. — Точно приплод поросят, ждущих свободной титьки. Конечно, мы хорошо воспитанные, культурные поросятки: ведем себя вежливо и стараемся особо не пихаться; на подходе к кормушке каждый достает чек и прячет его в ладошке — мол, так, простая бумажка. Понимаешь, очень важно выглядеть небрежным, но главная задача — чтобы никто не увидел, сколько ты получаешь. Тьфу!

— Мужчины, не желаете прошвырнуться? — раздался над ухом знакомый голос.

Приглашение к пищеварительной прогулке вокруг квартала исходило от Винса Лэтропа, который в компании с Эдом Смолом и Сидом Роску засовывал в карманы расчетную книжку с бумажником и одновременно присасывал языком, извлекая из зубных дупел остатки обеда, поданного в «жутком месте».

Фрэнк опять представил, что он в последний раз участвует в променаде разомлевшего от солнышка конторского люда, что в последний раз приближение его начищенных ботинок заставит испуганных голубей вперевалку броситься с заплеванного, усыпанного арахисовой скорлупой тротуара, а потом захлопать серебристо-черными крыльями и кругами подняться над башнями домов.

Освободившись от секрета, он чувствовал себя гораздо лучше. Приятели-трепачи уже казались далекими. Вскоре он распрощается с Ордуэем, Лэтропом, суетливым коротышкой Эдом Смолом и высокомерным занудой Сидом Роску, а через год с трудом припомнит их имена. Самое приятное, что теперь можно на них не злиться. В сущности, они неплохие ребята. Фрэнк рассмеялся несмешному анекдоту Ордуэя, а потом вся их взбодренная солнцем пятерка обхватила друг друга за плечи и, перекрывая тротуар, враскачку зашагала к конторе, словно бесшабашные солдаты в увольнении (Какого взвода, приятель? Стимулирование сбыта, пятнадцатый этаж, Счетные машины Нокс).

«Прощайте, прощайте, — говорил про себя Фрэнк болтливым стенографисткам, нагруженным пакетами из дешевого магазина, и кучке хамоватых молодых клерков без пиджаков, которые, привалившись к стене у входа, вовсю дымили сигаретами. — Прощай, вся милая свора, я уезжаю».

Изумительное ощущение свободы длилось до тех пор, пока унылое дребезжанье зуммера не возвестило, что Фрэнка вызывают в кабинку Бэнди.

Тэд Бэнди был затворник и в хорошую погоду всегда выглядел плохо. Казалось, его тощее бледное тело специально создано для минимальных требований жесткого двубортного делового костюма, а худое землистое лицо размякает лишь зимой, когда в конторе закрыты все окна. Однажды его назначили сопровождать группу продавцов, награжденных поездкой на Бермуды, и потом «Вести Нокса» поместили фотографию всей ухмыляющейся компании, которая в плавках выстроилась на пляже. Роску втихаря увеличил ту часть снимка, где Бэнди, с обеих сторон придавленный двумя волосатыми лапищами, изо всех сил старался улыбнуться, и сей фрагмент тайно циркулировал по кабинкам пятнадцатого этажа, обитатели которых единодушно утверждали, что в жизни не видели ничего смешнее.

Сейчас лицо Бэнди напоминало тот снимок, и поначалу Фрэнк решил, что виной всему сквозивший из окна июньский ветерок, который смешно раскидал длинные пряди, зачесанные поперек начальнической лысины. Но потом встрепенулся и сам, когда понял, что главная причина тревоги — редкий визит высокого гостя.

— Фрэнк, вы, конечно, знаете Барта Поллока. — Бэнди встал и, смущенно кивнув, добавил: — Барт, познакомьтесь — Фрэнк Уилер.

Правая рука Фрэнка утонула в теплой хватке массивной фигуры, облаченной в коричневый габардин и увенчанной загорелым улыбающимся лицом.

— Кажется, официально мы еще не представлены друг другу, — произнес голос, столь низкий, что на трибуне задребезжали графин со стаканом. — Рад познакомиться, Фрэнк.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее