Это была самая настоящая пытка. Эвглин не знала, что может почувствовать такое — нарастающую теплую тяжесть внизу живота, неукротимое стремление принять в себя другого человека, ощутить его в себе, двигаться с ним в едином ритме. Припухшие губы уже горели от поцелуев, воздуха не хватало, тело отзывалось на чужие прикосновения, и Эвглин казалось, что она сейчас умрет. Харвис легко надавил на ее колени, и она послушно раздвинула ноги, полностью раскрывшись перед колдуном.
— Умница… — негромко произнес Харвис, с мучительной неторопливостью скользя губами по внутренней стороне бедра. И, когда его язык прошелся по налившейся тяжестью бусинке клитора, а губы жадно смяли нежные складки плоти, Эвглин смогла только выгнуться и прошептать:
— Харвис…
Это было похоже на сон, долгий и сладкий, в котором была лишь нега, опаляющие бесстыдные прикосновения и желание, чтоб они не заканчивались. А потом тело содрогнулось под ударом сладкой судороги наслаждения, почти выбивающего дух — Эвглин бессильно обмякла на кровати и тотчас же почувствовала, как что-то толкнулось между ног. На мгновение стало больно и горячо, Эвглин дернулась в сторону, пытаясь освободиться, но Харвис крепко впился пальцами в ее бедра, не позволяя двигаться.
— Не бойся, — повторил он и улыбнулся. — Не бойся, уже все.
И Эвглин почувствовала, что незримая преграда между ними исчезла. Харвис вошел в нее и, помедлив некоторое время, начал двигаться. Эвглин впилась в его плечи и подалась навстречу, порывисто пытаясь принять в себя чужую плоть как можно глубже. Это был туман, помрачающий разум. Если сперва Харвис двигался медленно, почти нерешительно, то постепенно его движения стали резче и глубже — он почти вбивал Эвглин в скомканные мокрые простыни, задевая внутри нее особенную пылающую точку, от которой по всему телу разбегались волны тепла. Эвглин уже не сдерживала криков. Ей хотелось одного: чтоб это не прекращалось. Лишь бы это только не прекращалось.
Сейчас она любила Харвиса всем сердцем.
Волна удовольствия, почти сбросившая Эвглин в беспамятство, была тяжелой и сильной. Почти теряя сознание от наслаждения, Эвглин чувствовала, как Харвис сжимает ее бедра, и член внутри начинает пульсировать, выбрасывая обжигающее семя. Когда все закончилось, Харвис уткнулся горячим лбом в плечо Эвглин и произнес:
— Не верится. На самом деле не верится.
Эвглин прильнула к нему, и некоторое время они лежали в обнимку, не говоря ни слова. Дождь за высокими окнами шел все сильнее, и Эвглин видела соседний дом, в окне которого вспыхнул огонек.
— У нас весь вечер впереди, — промолвила Эвглин. — И вся ночь…
Харвис поцеловал ее в плечо и ответил:
— У меня уже есть кое-какие планы. С твоим участием, конечно.
И Эвглин прикрыла глаза и сонно ответила:
— Я согласна.
Харвиса разбудило солнце.
Несколько минут он лежал с закрытыми глазами и не мог понять, где находится, и почему его привычное аскетическое ложе в шатре вдруг превратилось в мягкую кровать. Потом он вспомнил, что вернулся из ссылки, вчера женился и провел часть дня, вечер и ночь, занимаясь любовью с Эвглин.
Эвглин.
Харвис открыл глаза. В спальне никого не было, кроме него. Свадебное платье валялось в углу пышным белым облаком, возле дверей лежала туфелька, вот и все. Свадьба ему не приснилась, как и не приснилось то, что было потом.
Харвис сел в постели и провел ладонями по лицу, стирая оцепенение. Он как-то вдруг понял, что Эвглин оставила его — и это было вполне предсказуемо и логично. Вынужденный брак с уродом. Харвис не обольщался, он не считал себя красавцем из-за изувеченной спины и вечно угрюмого выражения лица. Эвглин, за которой принялся ухаживать принц, просто сделала правильный выбор со своим привычным спокойствием и здравомыслием. Навязанный муж получил свой кусочек плотских радостей, ну и хватит с него.
— Уу-ррых! — донеслось из сада. — У-рры-ы-ых!
Харвис встал с кровати и выглянул в окно. Утро было удивительным, солнечным, наполненным теплом и негой. На лужайке среди пышно разросшихся сиреневых кустов сидел Пушок — дракона выпустили из карантина, убедившись, что он не заразен, и он немедленно помчался на поиски старых друзей. Эвглин в своем старом платье, знакомом Харвису по Приграничью, обнимала Пушка за шею, а тот довольно урчал и вздыбливал сложенные крылья.
Дракон вернулся, Эвглин никуда не ушла, и все было хорошо. Харвис не помнил, когда ему было настолько легко и спокойно.
Он потянул за щеколду. Окно бесшумно открылось, впустив в спальню свежий воздух — Харвис высунулся наружу и окликнул:
— Доброе утро, Эвглин! Давно тут этот паразит?
Пушок недовольно зафыркал и загукал, давая понять, что он не паразит, а порядочный дракон, который наконец-то нашел пропавших друзей и так и быть, прощает Харвиса за то, что он оставил его в карантине. Эвглин улыбнулась и махнула рукой.
— Доброе утро! — воскликнула она. — Отличная погода, правда?