Дорога шамана

— Возможно, не хотел бы, — согласился мой наставник, немного помолчав. — Но я буду с тобой откровенен, молодой человек. Ты обладаешь талантом изобретателя и независимым мышлением. Эти качества не приветствуются в лейтенанте. Как раз наоборот, твой командир сделает все, чтобы задавить их в тебе, поскольку умеющий свободно мыслить офицер нарушает привычный уклад армейской жизни. Ты не предназначен для того, чтобы стать спицей в колесе или звеном в цепи, кадет Бурвиль. Ты будешь там несчастлив и сделаешь несчастными тех, кто будет стоять над тобой и ниже тебя.

Я думаю, что добрый бог создал тебя, чтобы ты действовал сам по себе. Да, ты сын-солдат, и волей нашего короля твой отец стал лордом. Но я не представляю тебя офицером. Ты не должен обижаться на мои слова — я не хочу тебя оскорбить. Это честная оценка. Я считаю, что ты наделен блестящими способностями и всегда приземлишься на ноги, как бы тебя ни подбросила судьба. Но мне представляется, что офицер из тебя не получится. — Он ласково мне улыбнулся, став вдруг похожим на доброго дядюшку, а не наставника, и вновь ошеломил меня странным вопросом: — Скажи честно, ты можешь представить себя офицером через пять лет?

Я расправил плечи и, с трудом справившись с комком в горле, ответил:

— Да, сэр, могу. Я хочу этого всей душой.

Капитан перестал вертеть в руках модель и откинулся на спинку стула. Затем, чуть приподняв свои кустистые брови, вздохнул, словно сдаваясь.

— Ну, в таком случае, думаю, ты сделаешь все от тебя зависящее, чтобы осуществить свою мечту. Надеюсь, тебя не постигнет разочарование, кадет. И надеюсь, ты не уйдешь из каваллы, когда осознаешь, что ограничения выбранной тобой жизни гораздо значительнее, чем ты себе представлял.

— Я кавалерист, сэр. Я таким рожден и воспитан.

— Да, так оно и есть, — проговорил он и кивнул. — Я попрошу тебя запомнить одну вещь: твой плот благополучно миновал водопады и доставил солдат целыми и невредимыми, потому что тебе хватило ума придать своей конструкции некоторую гибкость. Примени это правило к себе и своим амбициям, кадет. Дай им возможность гнуться, иначе ты сломаешься. А теперь можешь идти.

Раздумывая над его словами, я вышел на улицу. Разговор оставил в душе странный осадок, мне было не совсем понятно — капитан меня похвалил или посоветовал умерить амбиции. Однако с товарищами его предложение я обсуждать не стал.

Спустя два месяца после начала занятий тем из нас, у кого были хорошие оценки, позволили раз в две недели на Седьмой день навещать своих родных. Это стало приятным разнообразием в череде скучных «выходных», которые мы имели до сих пор. Всем первокурсникам полагался свободный день в конце недели, но мы в приказном порядке отправлялись на очередной музыкальный вечер в Историческом обществе леди Мидоун. Собравшиеся там благородные дамы и их дочери исполняли оригинальные композиции, повествующие о событиях гернийской истории. Эти вечера с экстравагантными костюмами и декорациями, а также весьма посредственным пением казались нам бесконечными, и мы едва ли вникали в содержание представлений. В конце мы вежливо хлопали, а потом отправлялись обратно в казармы, поскольку первокурсникам не позволялось принимать участие в чаепитии и знакомиться с юными леди. Прибыв в Карнестон-Хаус, мы могли насладиться остатками нашего выходного.

В отличие от большинства сыновей новых аристократов у меня в столице имелись близкие родственники, приглашавшие их навестить всякий раз, когда нам предоставляли свободное время. Только Трист, Горд и я могли рассчитывать на приглашение на обед. Остальные чаще всего оставались в казарме. Дядя присылал за мной карету и устраивал для меня великолепный обед. Я ближе познакомился с тетей, а также со своим кузеном Готорном и кузиной Пуриссой. Тетя Даралин по-прежнему держалась со мной холодно, но я понимал, что мой отец прав и в ее отношении нет ничего личного. До тех пор пока я оставался в поместье отца, она могла забыть о нашем родстве и чувствовала себя в безопасности. Я с удовольствием проводил время в кабинете дяди. Мы с ним вели долгие беседы, и он нередко расспрашивал о моих успехах в языке и истории.

Иногда к нам присоединялся Готорн, его сын и наследник. Он был на четыре года меня старше и поступил в университет. Кузен рассказывал о своих занятиях, и, должен признаться, я иногда завидовал тому, что он изучает живопись, литературу и музыку. Моя маленькая кузина Пурисса полюбила меня и с помощью своей гувернантки пекла маленькие пирожки и делала конфеты, а потом складывала угощение в корзинку, чтобы я отнес друзьям в Академию. А вот у старшей кузины Эпини во время моих визитов почему-то всегда находились дела за пределами дома. В определенном смысле я был этому рад, поскольку мое первое впечатление о ней было довольно необычным.

Исключительно чтобы поддержать вежливый разговор за столом, я как-то раз сказал тете:

— Как жаль, что, когда я прихожу к вам в гости, все никак не могу повстречаться с Эпини.

Тетя наградила меня ледяным взглядом.