Дорога шамана

У меня за спиной слышались громкие голоса. Даже после того, как я закрыл за собой дверь, спор не утих. Я прошел по коридору, свернул за угол и остановился, чтобы опереться о стену. Конечно же, увидев лежащего Тайбера, мне следовало сразу же отправиться к начальнику Академии. Теперь мне это представлялось очевидным, но в тот момент у меня имелись лишь подозрения и никаких фактов. Теперь я заработал письмо отцу с жалобой и отметку в документах, репутацию доносчика среди кадетов, принадлежащих к старой аристократии, и труса — среди кадетов из новой. Именно так ко мне относились Тайбер и его отец. Я промолчал, когда мог обелить его имя, опасаясь выступить против тех, кто его избил. И я не сомневался, что Колдер позаботится о том, чтобы рассказать всем своим друзьям, что я назвал имена, тогда как даже Тайбер промолчал. Я вернулся к занятиям, но до самого вечера ходил как в тумане.

В последующие дни Спинк, Горд и я разделили между собой позор доносчиков — нас часто тихонько освистывали или стреляли шариками из жеваной бумаги, когда мы занимались в библиотеке. Однажды я сидел в библиотеке один, и мне пришлось оставить книгу и тетрадь на столе, чтобы пойти поискать справочник. Вернувшись на свое место, я обнаружил, что вся моя работа разорвана в клочья, а на страницах книги нацарапаны ругательства. Настроение у меня было ужасным, поскольку пребывал в уверенности, что все оставшиеся годы в Академии будут отравлены ненавистью со стороны остальных кадетов. В то время как другие обзаводились дружескими связями на всю жизнь, я был вынужден довольствоваться лишь двумя близкими друзьями. К тому же один из них мне не слишком нравился.

Каждый вечер я писал письма дяде, как он того требовал, и часто получал ответные послания. Я был честен, как он и просил, и все же мне казалось, что я жалуюсь на свою судьбу. В своих письмах он советовал мне сохранять твердость и продолжать дружить со Спинком и Гордом, утешаясь мыслями о том, что мы действовали в интересах Академии и каваллы, рассказав о преступном нападении на Тайбера, но меня нисколько не утешали его ободряющие слова. Я чувствовал, что в любой момент могу стать жертвой мелкой подлости: кто-то незаметно бросит снежок, в котором будет больше льда, чем снега, или сломает мою модель в мастерской, или нацарапает непристойное слово на конверте моего письма.

Наши комнаты больше никто даже не пытался испакостить, поскольку сержант Рафет стал жестче следить за порядком, но это было слабым утешением. И все же я с нетерпением ждал записок от дяди, словно таким образом поддерживал связь с внешним миром. Я отправил письмо отцу с подробными объяснениями, а дядя заверил меня, что со своей стороны приложил все усилия, дабы просветить своего брата относительно подоплеки имевших место событий. Тем не менее вскоре я получил холодный ответ от отца. Он напоминал мне о моем долге, о необходимости быть честным и вести достойный образ жизни, чтобы не опозорить свою семью. Он обещал подробно обсудить эту историю, когда весной я приеду домой на свадьбу старшего брата. Кроме того, он написал, что мне следовало посоветоваться с ним, а не с его братом. Мой дядя никогда не был солдатом и потому просто не мог знать, как подобные вопросы решаются среди военных. Однако отец так и не сообщил, как мне следовало поступить, а у меня не хватило духу задать этот вопрос в следующем письме. Я решил не возвращаться к неприятному эпизоду.

Спинк тоже стал получать больше писем, нежели раньше. Сначала я подумал, что дядя решил писать еще и Спинку, но потом заметил, что Спинк никогда не вскрывает свою корреспонденцию в спальне, как это делали все остальные. Меня это несколько насторожило. Но правду я узнал только в библиотеке, где однажды застал Спинка за чтением письма, а когда я сел рядом с ним за стол, он поспешно его спрятал.

Вероятно, в глубине души я уже давно не сомневался в авторстве посланий, поскольку сразу же спросил:

— И как там поживает моя кузина?

Он смущенно рассмеялся, сложил письмо и спрятал его в карман.

— Прелестна. Удивительна. Умна. Обворожительна, — покраснев, признался он.

— Странно! — воскликнул я и сразу же понизил голос. Посмотрев по сторонам, я обнаружил, что через два стола от нас сидит кадет, погруженный в свои занятия, больше в библиотеке никого не было.