Дорога шамана

Мое представление о спеках как о примитивном племени, живущем в лесах, неожиданно сменилось нарисованным моим наставником образом сильного и очень опасного врага. Я решил, что, поскольку спеки каким-то образом сумели заставить кидона покинуть свои земли и стать кочевниками, народ Девара наделил их огромным и легендарным могуществом, чтобы тем самым оправдать свое поражение. Такой вывод меня немного беспокоил, ибо я знал, что он не может быть верным. Что-то вроде досок, которыми заколачивают выбитое окно. Холодный ветер другой правды проникал внутрь, и мне становилось не по себе.

Я никогда не испытывал тепла искренней дружбы или настоящего доверия к Девара, но в последующие дни он учил, а я учился. Благодаря его стараниям я стал ездить верхом, как это делают кидона: садиться на талди на бегу, прижиматься к гладкой, голой спине лошадки, направлять ее едва заметными движениями пяток, соскальзывать на землю даже во время бешеного галопа, свернувшись в клубок, чтобы либо распластаться Я на земле, либо быстро вскочить на ноги. Мой джиндобе – язык, изначально созданный, чтобы все народы, населяющие равнины, могли торговать между собой, – стал более беглым.

Я никогда не был упитанным юношей и благодаря отцу и сержанту Дюрилу всегда оставался стройным и сильным. Но за те дни, что провел с Девара, стал мускулистым и жилистым, точно кусок вяленой оленины. Мы ели только мясо или кровь. Сначала я постоянно страдал от голода и мечтал о хлебе и сладостях, я бы даже от репы не отказался, но все прошло, словно наваждение, уступив место диковинной радости от мысли о том, как мало еды мне нужно. Это удивительное ощущение, и описать его очень трудно. На пятый или шестой день после отъезда из дома я потерял счет времени и стал принадлежать только Девара. Потом мне ни разу не удалось описать состояние моего ума и тела в те дни даже тем немногим близким людям, с кем делился впечатлениями о своем обучении у воина кидона.

Почти каждый день мы охотились из рогаток на фазанов и кроликов, а когда нам не удавалось добыть хоть что-нибудь на обед, пили кровь наших лошадей. Девара делился со мной вяленым мясом и водой, но и то и другое приходилось экономить. Мы часто разбивали лагерь в местах, где не было воды, и далеко не всегда разводили костер, но меня это больше не трогало. Каждый вечер перед сном Девара рассказывал мне истории, и я постепенно начал постигать представления его народа о добре и зле. Сделать ребенка чужой жене, чтобы другой воин его кормил и растил, считалось отличной шуткой. Если ты украл и тебя не поймали, значит, ты исключительно умен. В противном же случае ты дурак и не заслуживаешь ни сочувствия, ни великодушия.

Если у тебя есть талди, жена и дети, следовательно, ты богат и боги к тебе благоволят, а потому остальные соплеменники должны прислушиваться к твоему мнению. Если же человек беден или его талди, жена или дети умирают, значит, он либо глуп, либо проклят богами, и тогда обращать на него внимание – пустая трата времени и сил.

Мир, в котором жил Девара, был жестоким и безжалостным, в нем не оставалось места состраданию. Я не мог его принять, но в определенном смысле сумел посмотреть на жизнь глазами кидона. Следуя его бескомпромиссной логике, мой народ победил их и теперь вправе требовать повиновения. Кидона презирали и ненавидели нас, однако по их законам получалось, что мы смогли их одолеть потому, что боги были на нашей стороне, а потому они обязаны нас слушаться.

Попросив его стать моим наставником, мой отец оказал Девара честь, и кочевник гордился этой честью. То, что в ходе обучения он мог задирать меня и жестоко со мной обращаться, тешило его самолюбие и наверняка должно было стать предметом зависти соплеменников. Девара получил сына своего врага в полное распоряжение и не собирался проявлять ко мне милосердие. Он множество раз с гордостью заявлял, что мне до конца дней суждено носить знак, оставленный его оружием. Девара часто меня дразнил, повторяя, что я не так плох для гернийского щенка, но ни один гернийский щенок не может стать таким же сильным, как равнинный медведь кидона. Он каждый день надо мной потешался – пожалуй, так стал бы вести себя добродушный дядюшка, – но никогда не подпуская меня к себе слишком близко. Думаю, я заслужил некоторое уважение, когда он начал учить меня сражаться при помощи «лебединой шеи». Девара даже неохотно признал, что мне удалось добиться определенных успехов, хотя он всякий раз добавлял, что мои «руки, касавшиеся железа», испорчены этим злым металлом, и поэтому мне не суждено обрести мастерство истинного воина.

– Я слышал, как ты просил отца дать тебе пистолеты в уплату за мое обучение, – возразил я. – А ведь они сделаны из железа.