По тому, как отец это произнес, я понял, что он наклонился вперед в своем кресле. Я представил себе, как он уперся руками в бедра, выставив вперед локти и опустив плечи, нахохлившись под сердитым взглядом жены.
– Когда речь идет о Неваре, я не просто женщина. Я его мать. – Я знал, что она скрестила на груди руки. Мне казалось, я вижу ее – прямая, точно натянутая струна, прическа безупречна, волосок к волоску, на щеках красные пятна. – Все, что касается моего сына, касается и меня тоже.
– Да, когда затронуты дела семейные, – не стал спорить отец и тут же добавил суровым тоном: – Но Невар еще и сын-солдат, а это значит, что только я решаю, каким испытаниям его подвергать.
Я чувствовал, что мне пришлось совершить путешествие по множеству снов, чтобы попасть в это место и время, но был твердо уверен, что голоса родителей звучат наяву. Я вернулся в свою прежнюю жизнь. И как только я понял, что нашел дорогу домой, все остальные видения рассеялись, точно туман в лучах солнца. Я так спешил, что забыл обо всем. Я попытался открыть глаза, но тяжелые веки не желали слушаться. Тогда я попробовал улыбнуться, но в ответ на это, по сути, еще не начатое движение в мышцы лица словно воткнули тысячи раскаленных иголок. Это было похоже на тот случай много лет назад, когда я обгорел на солнце и мать обмазала меня с ног до головы мазью из агу. И в самом деле, сделав глубокий вдох, я почувствовал знакомый запах мази. Да…
– Он очнулся! – В голосе матери слышались облегчение и надежда.
– Селета, это всего лишь рефлекс. Нервы. Перестань терзать себя. Тебе нужно отдохнуть. Он либо очнется, либо нет. Ты понапрасну себя изводишь, просиживая у его постели круглые сутки. Твоя самоотверженность не принесет пользы ни ему, ни тебе. Ты забыла о других детях. Иди займись домашними делами. Если будут какие-нибудь изменения, я тебя позову.
В голосе отца не было надежды, более того, в нем звучало горькое смирение. Я чувствовал, что он ругает себя за случившееся не меньше, чем пытается упрекать за беспокойство мать. Я услышал, как скрипнуло кресло для чтения в моей комнате, и понял, что он откинулся на спинку. Значит, вот я где. Дома. Однако раньше мне казалось, что не здесь. А где? Я напряг память, но тщетно. Все воспоминания исчезли точно сон, который вспугнуло слишком резкое пробуждение.
Зашуршали юбки, и до моего слуха донеслись легкие шаги матери. Прежде чем выйти из комнаты, она задержалась на пороге.
– Неужели ты хотя бы не скажешь мне почему? – едва слышным, чуть севшим голосом спросила она. – Почему ты доверил нашего сына дикарю, человеку, у которого имеется множество причин ненавидеть лично тебя со всей яростью, присущей его ужасному народу? Почему ты намеренно подверг риску жизнь Невара?
Отец шумно вздохнул. Я, как и он, ждал, когда мать уйдет, потому что не сомневался – он не станет ей отвечать. Как ни странно, в ту минуту меня гораздо больше занимало, почему она не ушла, а не то, что он мог бы ей сказать. Я был уверен, что он промолчит, и даже не пытался представить, каким мог бы быть его ответ.
И тут отец заговорил. Очень тихо. Я уже слышал это объяснение, но каким-то непостижимым образом здесь, в доме моей матери, оно приобрело больший вес.
– Есть вещи, которым Невар не может научиться у друзей. Эти уроки ему должен был преподать враг.
– Какие уроки? Что такого ценного он мог почерпнуть из общения с язычником, если, конечно, не считать бессмысленную смерть? – В голосе матери звенели слезы. Я не хуже ее знал, что, если она расплачется, отец велит ей отправиться в свою комнату и сидеть там, пока не успокоится. Он не переносил женских слез. – Он хороший сын, послушный, честный, старательный, – превозмогая душевную боль, проговорила она. – Чему он мог научиться у дикаря вроде этого кидона?
– Не доверять. – Отец ответил так тихо, что я едва разобрал его слова.
Я даже засомневался, произнес ли он их вообще. Затем он откашлялся и добавил уже более твердым голосом:
– Не знаю, сможешь ли ты это понять, Селета. Но я попытаюсь тебе объяснить. Ты когда-нибудь слышала о проклятом недомыслии Дернела?
– Нет, – негромко ответила она.
Меня не удивило, что мать никогда не слышала про капитана Дернела. Он пользовался дурной славой среди военных, но гражданские про него не знали. Его обвиняли в нашем поражении в битве при Тобале, когда победу одержали жители Поющих земель. Ему доставили приказ генерала, где говорилось, что он должен повести наступление в очевидно самоубийственной ситуации. Дернел находился в самом центре боя и прекрасно знал, что расстановка сил значительно изменилась с тех пор, как из тыла был отдан приказ. Он даже сказал об этом своему адъютанту, которого оставил в палатке. Однако Дернел поступил как послушный солдат и повел на верную смерть 684 кавалериста. Он подчинился приказу генерала, несмотря на то что понимал всю его абсурдность. Каждый кавалерист знает о непоправимой глупости, совершенной капитаном Дернелом. Его имя стало нарицательным, и теперь так называют офицеров, слепо выполняющих приказы.