Дорога Славы (сборник)

У мистера Ортеги в руке была огромная металлическая заплата. С одной ее стороны была видна клейкая масса. Я хотел оставаться тут и поглядеть, как будут накладывать заплату, но они выставили меня наружу и закрыли дверь. Коридор снаружи был пуст, но я постучал в герметическую дверь, и меня выпустили к другим ребятам. Они хотели знать, что там происходит, но я ничего не мог им сказать, потому что меня самого оттуда выставили.

Через некоторое время мы почувствовали себя очень легкими, и капитан Харкнесс объявил, что вращение корабля на некоторое время должно быть приостановлено. Мистер Ортега и его товарищ вышли из отсека и направились в рубку управления. Сразу же после этого корабль перестал вращаться, и мне стало ужасно плохо. Капитан Харкнесс не отключил корабельную связь, когда разговаривал с людьми, вышедшими наружу, чтобы заделать отверстие. Я не прислушивался. Когда страдаешь космической болезнью, все остальное перестает волновать.

Потом вращение возобновилось, и мы вернулись назад, в нашу спальню. Там ничего не изменилось, только появилось пятно на том месте, где недавно была пробоина.

В это утро мы получили свой завтрак на два часа позже, и на этом все закончилось.

Так, во второй раз, я оказался на суде капитана. При этом присутствовали Джордж, Молли и Пегги, а также доктор Арчибальд, командир скаутов нашей палубы, ребята из нашего отсека и все офицеры. Остальные пассажиры могли наблюдать за церемонией по экрану стереовизора. Я хотел надеть свою форму, но она была изорвана и запачкана клеющим составом. Я срезал с нее знаки различия и бросил остатки в мусоропровод.

Первый офицер выкрикнул:

— Суд капитана — для наказания проступков и для вознаграждения за храбрость! — Все встали, и капитан Харкнесс выступил вперед. Папа также подтолкнул меня вперед.

Капитан взглянул на меня.

— Уильям Лермер? — спросил он.

— Так точно, сэр!

— Я прочитаю вчерашнюю запись в бортовом журнале:

“Когда мы двадцать первого августа, в семь часов четыре минуты, согласно плану, находились в инерциальном полете, в корабль попал метеорит. Система безопасности сработала безукоризненно, и пораженная областо, Н-12, была отсечена, благодаря чему давление воздуха в остальном корабле почти не изменилось.

Отсек Н-12 — спальное помещение, в котором в момент несчастного случая находились двадцать пассажиров. Один из пассажиров, Уильям Лермер, изготовил из подручного материала временную пробку, благодаря чему было сохранено необходимое количество воздуха, пока ремонтная бригада не проникла в помещение.

Его быстрые и решительные действия спасли жизнь всем пассажирам, находящимся в пораженном отсеке”.

Капитан посмотрел поверх бортового журнала и продолжил:

— Заверенная копия этой записи вместе со свидетельскими показаниями направляет су в Межпланетный Красный Крест. Вторая копия вручается вам. Здесь, на борту я ничем не могу наградить вас, поэтому я приношу вам свою истинную и глубокую благодарность. Я знаю, что я говорю не только для офицеров, но и для всех пассажиров — особенно для родителей ваших товарищей по спальному помещению.

Он сделал паузу, затем велел мне подойти. Потом он тихо сказал мне:

— Это действительно храбрый поступок. Ты поступил правильно, мальчик. Я думаю, ты можешь гордиться этим.

Я ответил, что мне просто повезло.

— Может быть, — сказал он. — Но так повезти может только тому, кто готов ко всему.

Он немного помедлил, потом добавил:

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы получить профессию космонавта?

Я ответил, что думал об этом, но не особенно серьезно.

— Если ты когда-нибудь надумаешь, сообщи мне, — сказал он. — Ты можешь послать для меня сообщение в Союз Пилотов в Луна-Сити.

На этом суд капитана завершился, и мы разошлись. Джордж и я пошли вперед. Молли и Пегги последовали за нами. Я слышал, как Пегги сказала:

— Ведь это сделал мой брат!

— Фи, Пегги, — ответила Молли. — Не стоит на это напирать.

— А почему нет? — спросила Пегги. — Ведь он мой брат, не так ли?

— Конечно, но ты не должна его смущать.

Но она меня нисколько не смутила.

Мистер Ортега разыскал меня позже и дал мне маленький черный кусочек металла, чуть больше кнопки.

— Вот все, что осталось от этой штуковины, — сказал он. — Но я думаю, что, может быть, ты охотно оставишь его себе — так сказать, в качестве платы за испорченную форму.