Дорога Славы (сборник)

Я поискал спутник Барнарда, потому что мы должны были пролететь мимо него, но не нашел его. Он был маленьким и ближе к поверхности Юпитера — так близко к планете, что обегал ее за два часа. Я заинтересовался им потому, что знал: на нем находится обсерватория по изучению Юпитера и его хотели использовать в качестве опорной базы при осуществлении проекта “Юпитер”.

Вероятно, я потерял не слишком много; спутник Барнарда был всего лишь сто пятьдесят миль в диаметре. Это значило, что человек мог почти что прыгнуть с поверхности этой планеты в космос. Я спросил об этом Джорджа, и он ответил, что это невозможно, потому что скорость отрыва должна быть около ста тридцати метров в секунду. Он хотел знать, кто сказал мне такую чушь.

Позднее я разыскал данные. Все было правильно. Папа — источник самой разнообразной информации. И все это он знает основательно. Он всегда говорит, что факты должны говорить сами за себя.

Каллисто находилась позади нас; мы миновали ее на пути сюда, но прошли довольно далеко от нее. Европа находилась примерно в девяноста градусах слева от нашего курса, и мы видели ее полумесяц. Она находилась более чем в четырехстах тысячах миль от нас и не была так красива, как Луна, видимая с Земли.

Ганимед находился прямо перед нами, он становился все больше и больше. Одно было удивительно: Каллисто была серебристой, как наша Луна, но не такой яркой; Ио и Европа ярко-оранжевые и светились таким же светом, как и Юпитер, но Ганимед был скучным и тусклым.

Я спросил об этом Джорджа, и он, как обычно, ответил:

— Ганимед раньше был таким же ярким, как Ио и Европа. Это парниковый эффект — тепло. Иначе мы не смогли бы там жить.

Я, конечно, уже слышал об этом. Выделение тепла — важнейшая часть проекта “Атмосфера”. Когда экспедиция 1985 года совершила здесь посадку, температура поверхности Ганимеда была на пару сотен градусов ниже нуля. Этого вполне достаточно, чтобы человек мгновенно замерз.

— Но, несмотря на парниковый эффект, Джордж, — сказал я, — разве нормально, что Ганимед такой темный?

— Свет — это тепло. Тепло — это свет, — ответил он. — На поверхности не темно. Свет достигает поверхности, но не отражается от нее.

Я молчал. Это было для меня ново, и я ничего не понимал, поэтому решил подождать. Капитан Харкнесс затормозил еще раз, когда мы достигли Ганимеда, и мы смогли позавтракать при тяготении. Я еще не готов был есть в невесомости, даже после инъекции. Капитан вывел корабль на орбиту вокруг Ганимеда. Мы прибыли, и едва ли кто-нибудь заберет нас отсюда.

Уже после погрузки на корабль, следующий на Ганимед, мне стало ясно, что жизнь в колонии вовсе не так захватывающа и романтична, как это казалось с Земли. Вместо трех кораблей, которые доставили всех нас на “Мейфлауэр”, тут был только один-единственный челнок “Джиттербаг”, который прибыл на “Мейфлауэр” в грузовом помещении “Бифроста”. Он мог взять за один раз девяносто пассажиров, и это означало, что ему предстоит сделать довольно много рейсов.

Мне повезло. Я должен был ждать в невесомости всего три дня. Но и за эти три дня я потерял девять фунтов веса.

Во время ожидания я помогал выволакивать груз, который должен был перевезти “Джиттербаг”. В конце концов настала наша очередь и мы забрались в “Джиттербаг”.

Это было ужасно. Палубы там были не больше полок — около метра высотой. Стояла ужасная вонь, хотя не стоило большого труда очистить помещение. Не было никаких отдельных кресел. Нас просто плечом к плечу запаковали в длинные маты, или, точнее сказать, с головы до ног.

Сказать, что здесь распоряжался капитан, было бы неточно, потому что им была старуха с глазами хищного зверя, которую звали кэп Хетти. Она ревела и кричала нам, чтобы мы поторопились. Потом она стартовала, даже не поинтересовавшись, пристегнулись ли мы.

К счастью, это продолжалось недолго. Она так резко набрала скорость, что я впервые за все свое путешествие потерял сознание. Потом мы в течение примерно двадцати минут летели по инерции. В конце концов она резко затормозила и совершила посадку с чудовищным толчком, Кэп Хетти заорала:

— Вон, наружу, вы, сони! Мы уже на месте!

В “Джиттербаге” был чистый кислород, а не гелиево-кислородная смесь, как в “Мейфлауэре”. У нас было давление десять фунтов на квадратный сантиметр. Теперь кэп Хетти снизила давление до трех фунтов — что соответствовало количеству кислорода на Ганимеде. Конечно, можно было жить и при трех фунтах; на Земле было не больше. Там кислорода было всего двадцать пять процентов, как и здесь. Остальное здесь, конечно, составлял азот. Но внезапное изменение давления заставило нас всех- зевать. Мы не задохнулись, но у нас возникло чувство, что это вот-вот произойдет.

Когда мы спустились на поверхность Ганимеда, мы почувствовали себя жалкими, и у Пегги из носа пошла кровь. Здесь не было лифта. Мы должны были спускаться по веревочной лестнице. И было холодно!